Знаю, звучит бредово и вызывает сомнения, но я их сравнивал только вначале. А потом забыл. Понимаешь? Лица похожи, но я не вздрагивал, когда Тая вдруг поворачивалась ко мне, не искал другой образ, не звал её Мариной. Ни разу, поверь. Ни мысленно, ни вслух, – я помедлил, машинально обводя пальцем край чашки. Чёрный кофе почти остыл, а я так и не сделал ни глотка. – Это как смотреть на картину – красивая, идеальная, шедевральная даже. Ты ею восхищаешься, но не можешь притронуться, прикоснуться губами. Любуешься совершенством, зная, что картина никогда не оживёт. Не твоя, чуда не произойдёт.
Я и любил Марину, наверное, больше как шедевр. Она поразила моё воображение задолго до того, как появилась здесь. Я случайно нашёл её письмо в одной из книг, что дала Анастасия. Тогда понял: она уникальна, не похожа на других.
Так влюбляются в литературных героев, наделяют их чертами, фантазируют, пытаются увидеть что-то между строк.
Образ и реальность совпадают нечасто. Марина всегда была другом, но никогда не позволяла думать, то сможет дать нечто большее. Хотя по инерции я всё же надеялся: настанет день, и всё изменится.
Позже понял, что всё это иллюзии.
– Хорошо говоришь, сын. Красиво. Правильно даже где-то. Мне важно, чтобы ты не только думал так, но и чувствовал. Не искал оправданий, не уговаривал себя, понимая, что Марину не завоевать.
– Я не хочу её завоёвывать. Хочу, как и прежде, просто быть другом – всего лишь. Тем более, что они с Таей – родня. Какая – я и сам толком не знаю. Думаю, Марина сможет ответить на этот вопрос.
– А девочку, значит, любишь? – отец не хотел давать мне передышку.
– Я уже отвечал на этот вопрос. Да. Люблю. Не сомневаюсь и не колеблюсь. Она – часть меня, причём лучшая.
– И сколько же вы знакомы?
– Три месяца.
Отец недоверчиво хмыкнул, глотком допил холодный кофе и поморщился. – Не маловато ли для выводов?
Я взлохматил волосы, пожал плечами и развёл руки.
– Чтобы понять, любишь ли, порой достаточно одного мгновения. Моё как раз пришло.
– Юрочка, хватит уже допрос проводить, – попросила мама, что возилась у плиты и до этого момента не вмешивалась в наш разговор. – Володя взрослый и сам разберётся, что к чему. Помнишь, ты всегда говорил, что нам достался не по годам серьёзный и правильный сын? Он никогда не давал повода думать о себе иначе. Поэтому не унижай его сейчас своим недоверием.
Я хотел сказать, что не чувствую себя ни униженным, ни загнанным в угол. Может, потому, что действительно очень хорошо понимал то, о чём поведал отцу. Но не стал ничего объяснять: мать с отцом заспорили. Как всегда, больше для вида: я не помню, чтобы они когда-нибудь ссорились серьёзно, по-настоящему. Всегда казалось: вот сейчас, за этим слово, вспыхнет смех. Отец ли поставит точку, не доводя разговор до кипения. Мать ли сгладит углы и переведёт всё в шутку, – но именно так заканчивались в нашем доме беседы на повышенных тонах.
Я выскользнул из кухни, давая им возможность выпустить пар. В коридоре столкнулся с Таей. Сонная, всклокоченная, родная. Поцеловал её в щёку.
– Рассказывали, что в восемнадцать рано жениться? – спросила тихо и робко. Кажется, кто-то боялся моих родителей до сих пор, хотя они и не давали повода усомниться в собственном дружелюбии.
– Нет, рассмеялся я, – скорее, пытались оградить тебя от такого ветреного и непостоянного юноши, как я.
– Тогда ладно, – покладисто согласилась Тая, чтобы через секунду возразить: – Только я сама буду решать, какой ты. Для меня нет никого надёжнее тебя. Поэтому тут они мимо. Ты жалуйся, если что. Буду защищать тебя ото всех.
– Договорились, – мы остановились у порога ванной комнаты и никак не могли расстаться. Сплелись пальцами. А я от Таи не мог взгляд оторвать. – Умывайся, чисть зубы, завтракаем и уходим. Не думай больше о родителях. Им надо переварить новости – всего лишь.
Тая, нервничая, отбросила волосы со лба и облизала сухие губы.
– О них нельзя не думать, Володь. Они у тебя замечательные, правда. Как ты и говорил. И я понимаю, как им тяжело сейчас принять реальность.
– Намного проще, поверь, – я успокаивающе погладил Таю по руке и наконец-то смог сделать шаг назад.