Я даже не видел её лица. Только руки с замотанными запястьями, безвольно болтающиеся вдоль хрупкого тела.
Не знаю, почему я вызвался везти её в больницу. Почему сидел и ждал, пока её зашьют. Ждал, пока она придёт в себя.
У неё зелёные глаза. Ресницы-стрелочки. Длинные пушистые брови. Маленький аккуратный носик и большой, как у Пиноккион, рот. Чёрная родинка притаилась в левом уголке губ. Ещё две, покрупнее, – на изгибе длинной тонкой шеи. Сердце бьётся неровно и быстро-быстро, как у маленькой испуганной птички. Пульсация видна любому – так трепещет синяя жилка у неё на шее.
Она смотрит на меня испуганно и как бы отстранённо. Нельзя понять, правильно ли она воспринимает окружающий мир или витает где-то там, в сетях ускользающего сознания.
– Не бойся, малышка, здесь тебя никто не обидит.
Неужели это мой голос?
Девушка пристально вглядывается в меня и отводит взгляд.
Я привожу её домой и выясняется, что она не хочет разговаривать. Или не может.
Я спросил об этом Марину. Позже, когда основные страсти уже улеглись.
– Майлз, милый, – Марина не смотрит мне в глаза, – пойми меня правильно. У неё внутри сейчас всё болит. Не могу и не хочу копаться у неё внутри. Она человек и имеет право хранить свои тайны до тех пор, пока они не станут для неё прошлым. И вот тогда она раскроется нам, если захочет.
Я не выдержал и спросил:
– Но ведь ты касалась её. Я ведь знаю, что очень часто ты видишь прошлое, хочешь ты того или нет.
Марина смотрит на меня печально, как на тяжелобольного:
– Я была бы последней сволочью, если бы стала рассказывать всем о том, что вижу. Это только её тайна, пойми.
– Но мы же не посторонние! – мне не хотелось верить, что Марина вот так отбросит меня в сторону.
– Это ты мне не посторонний, а ей – да, – говорит она устало, и я чувствую себя попрошайкой. Но всё равно делаю последнюю попытку.
– Зовут-то её как? Ну, пожалуйста!
Марина снова отводит глаза. Молчит. Я уже и не надеюсь на ответ, когда она глухо, чуть слышно шепчет:
– Ассоль. Её зовут Ассоль.
И выходит прочь. Я понимаю: она издевается. Придумала какое-то странное имя…
Тем не менее, вечером я спросил у Стива, что могло бы означать это слово. Он посмотрел на меня, как на придурка. Потом, хлопнув себя по лбу, ответил:
– Ах, да! Я и забыл, что ты у нас темень беспросветная! Был такой русский писатель, Александр Грин. Он написал сказку «Алые паруса». Там одна девочка мечтала, что приедет за ней принц на корабле с алыми парусами и заберёт с собой в сказочную жизнь.
– Не пойму, причём здесь это! – я раздражился до крайности. Хотелось придушить Стива.
А он улыбнулся и добил одним ударом:
– Да как бы причём. Девочку ту звали Ассоль.
Наверное, у меня отвисла челюсть. Пока я пытался её поставить на место, Стив удалился.
Через день он приволок из библиотеки книгу. Я, проклиная всё на свете и родной русский язык, долго читал. Упорно, до полной каши в голове. Временами готов был отказаться от этой затеи, но упрямство брало верх.
Каждый день я приходил к девушке, садился рядом и на плохом русском языке рассказывал ей о себе, о своей семье, Сюзанне, отце, который оказался убийцей. О бедной Джоан и о том, как Марина вылечила Стива. Как погиб дедушка Энтони. Не знаю, зачем я это делал, но видел: иногда ей очень хотелось спросить меня о чём-то, возможно, узнать подробности, но с губ её не слетало ни слова. Только глаза немного ожили и стали не такими пустыми.
Я рассказывал ей о том, как Сюзанна третировала меня, пытаясь женить, какие муки я вытерпел и почему оказался здесь.
По вечерам, читая Грина, я понял: меня тронула девочка, что умела верить в чудеса и ждать. Постепенно я привык мысленно называть незнакомку этим странным именем – Ассоль. И однажды я произнёс его вслух.
Она посмотрела на меня расширившимися глазами и больно сжала мои пальцы. Потом в ней как бы лопнула, звякнув, туго закрученная пружина. Она обмякла. Сникла. Прижалась щекой к моему плечу и заплакала.
3.
Больше всего на свете ей хотелось спать вечно. Не умереть, нет, а спать и видеть какие-нибудь сны. Желательно весёлые. Можно и безликие. Лишь бы не кошмары.