Желание смерти уже покинуло её. Умереть сейчас было бы глупо. Особенно, когда о тебе все так беспокоятся.
Она не знала, за что ей дана эта мука. Эти люди так добры и сострадательны, так носятся с ней, точно она – центр Вселенной, ни больше, ни меньше.
Мария с тёмными лучистыми глазами, что заглядывают до самого дна её души, лечила руками и словом. Иногда хотелось улечься поудобнее на ладони этой девушки, свернуться клубочком и тихо выплакать все свои горести.
Хмурая Коляновна кормила её с ложечки и шептала молитвы, крестила лоб, купала и нежно расчёсывала волосы.
Хохотушка и болтушка Линда – соседка по комнате. В её глаза Линда казалась олицетворением духа само Земли: девушка даже не замечала, что от её лёгкой руки буйно цветут и растут цветы, рассада и прочая зелень. Все животные в доме шестым чувством угадывали её доброту и нежность, и поэтому везде следовали за ней по пятам.
Стив казался утончённым, легко ранимым и очень поэтичным. Её не ввели в заблуждение ни его плоские шуточки, ни кривая ухмылка, ни буйные фантазии про невероятные похождения негодяя Стива.
Молчаливый Майкл надёжен как скала. Он не тратил лишних слов, не пытался развлечь её болтовнёй, а просто иногда сидел рядом, читал книги, делал какие-то записи. Она знала: если вдруг ей понадобится помощь, он бросит всё, подставит плечо и уничтожит любого, кто посмеет обидеть.
Майкл первым вынес её из комнаты на улицу, в сад, на свежий воздух. Она не могла сказать, что мечтала об этом. Наверное, он это почувствовал.
Двухмесячного Эдварда она видела часто: общительный ребёнок переходил из рук в руки нянек как рыжее знамя. Малыш выглядел слишком развитым для своего младенческого возраста.
Ей иногда хотелось спрятаться от его внимательного взгляда. Глядя на неё, он не смеялся, а хмурил бровки, словно решал какую-то непосильную для детского ума задачу. В такие минуты она мечтала залезть под кровать. Почему-то в голову всё время лезла мысль, что младенец видит её насквозь, читает мысли и единственный из всех этих ненормально милосердных людей знает, насколько она скверна, гадка, ничтожна и недостойна даже их благосклонного взгляда.
Майлз… Он был первым, кого она увидела, придя в себя. Его нежные слова с чудовищным акцентом еле разборчивой вереницей неслышно закрадывались в затуманенный мозг.
На одно сладостное мгновение ей вдруг показалось, что всё, случившееся с ней, – кошмарный сон, от которого она наконец-то очнулась. А этот божественно-красивый, стерильно-чистый, сияющий, блистательный мужчина – её сказочный принц, о котором она бредила в детстве. А потом взгляд упал на забинтованные руки, и реальность ледяным ушатом вылилась на голову.
Майлз нянчился с нею больше других. Он не лечил резаные вены и кровоподтёки, как Марина. Не ухаживал, как Коляновна. Не шептал милые девичьи глупости на ночь, как Линда. Не развлекал баснями, как Стив.
Все, все обитатели этого странного дома были необычайно добры и нежны к ней по-особому. Майлз был с ней откровенен. Рассказывал о себе, о своей семье, о всех обитателях этого дома. Именно от него она узнавала о своих благодетелях то, о чём хотела знать, но не могла расспросить.
Наверное, после всего, что случилось, она должна была бы бояться людей, особенно мужчин. Но она ни разу не вздрогнула, ни разу не отшатнулась, хотя к ней прикасались часто и без предупреждения. И всегда эти касания излучали заботу, тепло и участие.
Очень часто ей хотелось кричать, умоляя их не пачкать чистые руки о такое ничтожество, как она. В душе визгливым фокстротом рвались наружу слова, что она не достойна даже того, чтобы они вытирали об неё ноги.
Какое счастье, что она утратила речь! Им не пришлось выслушивать её сопливые истерики, самопожирающие вопли о никчемности такого существования.
Она сгорала, корчилась как устрица в лимонном соке от лютой ненависти к себе. Ненавидела себя настолько, что сравнивала своё существование с образом мохнатой жирной паучихи, что высасывает соки из этих милых и добрых людей, оказавшихся её невинными жертвами.
Она знала: их тепло и участие достались ей по ошибке, всё это должно принадлежать кому-то другому, более достойному, нежели ненасытной вампирше, жадно лакающей кровь, которую ей дают добровольно и по незнанию.