Мне нужна Банту, чтобы во всём разобраться.
Неизвестно откуда приходят озарения, но знаю: я не единственный Неуловимый на Заонге. У старой Банту, у многих отвергнутых детей-полукровок – тот же ген, та же кровь, забытая и потерявшаяся во времени. Я не один и хочу, чтобы каждый отвергнутый познал себя и свою сущность. Ведь я – Хранитель Будущего, учитель, способный передавать знания.
Не всё ещё открылось мне. Мысленно я вижу дверь, за которой – свет. Остаётся шагнуть – и больше никогда не быть прежним. Помнить всё – и получить много больше того, что уже приобрёл. Пересечь черту – и потерять тебя. Рано или поздно это случится, хочу я этого или не хочу.
Я бы остался с тобой навсегда, будь я сильнее высших сил. Здесь и сейчас, в нашем доме. Так трудно, невыносимо больно не иметь выбора.
Часть 1. Глава 9
1.
Стив
После побега Ассоль прошло дней десять. Тревога постепенно улеглась, девушка начала поправляться, хоть и оставалась всё ещё очень худенькой – почти прозрачной.
Коляновна строго следила за её питанием, спуску не давала. Удивительно, но этой грозной бабки хватало на всех. Если в мире и существовал вечный двигатель, то Коляновна явно украла его мощность и неутомимость.
Меня настораживала некая отрешённость Марины. Казалось, она смотрит на нас с задумчивостью и решает сложную дилемму. Иногда я думал, что она чего-то ждёт. Ничего не происходило, но я не трогал, не тревожил её вопросами. Наблюдал пристально, не пытаясь расспрашивать, хотя, признаюсь, порой очень хотелось.
Мы сплотились ещё больше, если такое возможно. Однажды я, шутя, заикнулся: не пора ли гостям честь знать? Майлз посмотрел на меня совершенно бешеными глазами и показал непристойный жест рукой. Это как бы означало, что никто в этом доме не дождётся его отъезда.
К сожалению, брат был не совсем свободен в своих желаниях: часто подолгу висел на телефоне, пытаясь дистанционно решить вопросы. Ночами из его комнаты слышались разговоры по скайпу, клацанье клавиатуры. Майлз не высыпался, похудел и частично растерял свой идеальный лоск.
Странное дело: он выглядел хуже, но стал ближе, что ли, роднее, будто сошла с него фальшивая позолота или потрескавшийся лак, скрывающий настоящее сокровище. Я не знал его таким. А может, он и сам не догадывался, что находится внутри него.
Линда столь категорична не была. Она сказала, что, по всей вероятности, ей действительно пора вернуться домой, но она решила, а точнее, внутренний голос ей сказал, что уехать всегда успеется. При этом сестрёнка мило улыбалась, и я пожалел, что брякнул, пусть и в шутку, лишнее.
Малышка понимала: к концу лета ей всё равно придётся уехать, но не видел я в ней ни готовности нас покинуть, ни желания. Она не скучала по подругам, не рвалась назад, в привычную среду, всё лучше и лучше говорила по-русски, а по вечерам сосредоточенно, нахмурив брови, сидела в каком-нибудь углу, обнимая слегка потрёпанную тетрадь, и читала.
Дневник Ника. Я помню тот день, когда Мария зажимала тетрадь в руках, словно она была её спасением, якорем, жизнью. Девяносто шесть листов в клеёнчатой обложке. Я помню время, когда Мария запиралась с дневником и читала, листала, перечитывала, глотала слёзы. Целовала украдкой коричневый переплёт, думая, что я не вижу.
Я видел. Но ни разу не посмел попросить прочесть. Ни разу не позволил себе тайно заглянуть вовнутрь. Марина мне доверяла, и я ни за что не рискнул бы разрушить её хорошее отношение ко мне.
Ревновал? Наверное. Ненавидел Ника? Поначалу. Потом как-то всё сгладилось, ушло на второй план. Он где-то там, далеко, а я рядом, с ней. Правда, всё равно, что на другой планете.
С Марией всегда – словно босиком по льду: скользко, обжигающе, неожиданно. Никогда не скучно. А ещё – немного горько. Но я ни разу не пожалел, что живу с ней бок о бок.
Теперь вот сестрёнка, маленькая проказница Линда, попала под влияние драгоценного дневника. Она шевелит губами, когда читает. Это забавно: пухлые губы подрагивают, беззвучные слова оседают в воздухе. Иногда мне кажется: если немного напрягусь, то пойму их смысл. Но я не хочу ей мешать. Не хочу знать, что там написано, чтобы не всколыхнуть осадок, тошнотворную муть собственной ревности и беспомощности.
2.