И это случилось. Осторожно, очень медленно. Ей было больно, но боль мешалась со сладостью, а потому Банту качнулась навстречу, чтобы у Текофа не было возможности отступить. Он замер, заполнив её до отказа. Смотрел в её расширившиеся глаза. Пот крупными каплями выступил на лбу, тёмно-огненная прядь прилипла, сильные руки напряглись.
– Я люблю тебя, – прошептал чуть слышно, но она услышала, обняла его ногами и понеслась ему навстречу, пылая от невообразимого, острого, всепоглощающего счастья.
Чуть позже, когда они лежали рядом, Банту снова прикоснулась к его щеке. Кольца привычно звякнули, загудели; по пальцам прошла дрожь.
Текоф не открыл глаза. Лишь привычно прижался к её ладони. И тогда она услышала песню – не набор звуков, не чужую, непонятную музыку, а мелодию, понятную до единой нотки.
Она задохнулась. Послушала ещё раз, а затем потрясла его за плечо.
– Теперь я знаю, о чём они поют. Ты такой же, как я. Избранный. Держатель колец.
Текоф улыбнулся ей, как ребёнку, который говорит глупость, искренне веря, что прав. Поцеловал пальцы и снова прижал ладонь к щеке. А затем замер, прислушиваясь.
Они действительно стали единым целым. Неразрывным кольцом. У них даже сердца бились одинаково – она слышала. И он слышал. Поэтому понял, что её слова не выдумка.
– Я думаю, Держатели знают об этом, но не говорят, – прошептала она, пряча лицо у него на груди. – Обман. Везде обман. А на самом деле, нет никаких Избранных. Нет различия между вейдагами и тейлизами. Чистокровными и полукровками. Или они настолько незначительны, что не стоит на это обращать внимание.
– Моя чистая, светлая, слишком правильная девочка, – целует Текоф её в губы. – Единственная, другой такой нет. Моя. Всё остальное неважно. Я мучился, что не достоин тебя, а теперь мне легко. Ты вынула из меня всё тёмное и безрадостное и заполнила светом, собой, своими мыслями и чистотой. Хочешь, убежим вместе? Далеко-далеко? Только ты и я. Подальше от вейдагов и тейлизов, Избранных и колец.
Банту счастливо смеётся и прижимается к любимому всем телом.
– Это было бы здорово.
Она замирает в кольце его рук. Ловит дыхание. Смотрит в глаза и снова падает, чтобы ещё раз ощутить полёт. Поймать счастье за хвост. Разбиться вдребезги об экстаз и возродиться уже не собой.
– Нет тебя, нет меня. Есть мы, – шепчет она, растворяясь в любимом.
* * *
Её вычислила мать – почувствовала биение новой жизни в чреве.
– Кто посмел тронуть тебя? Это всё равно, что ребёнка обмануть! Кем бы он ни был, поплатится за наглую дерзость!
Банту делала вид, что не понимает, о чём говорит мать, держала голову пустой, чтобы та ничего не поняла, ни о чём не догадалась.
В тот день Банту впервые не пошла на встречу с Текофом. Сидела дома и тосковала. Тихо, очень глубоко внутри, чтобы никто не смог её услышать и понять.
А мать тем временем раздувала пожар. Уже все в селении знали, что Банту воспользовались и девушка понесла ребёнка. Узел затягивался тугой, как петля. Она не знала, что делать. Растерялась. Слишком много внимания. Слишком огромен переполох.
Вейдагов лихорадило. Её считали очень милой пустышкой, слабоумной, но доброй и безвредной. Негодяя, посмевшего обидеть убогую, хотели наказать все.
Банту обложили как зверя. Нечего было и думать, чтобы улизнуть. Днём она ходила по селению, улыбалась, притворяясь простушкой с пустыми мозгами. Ловила на себе напряжённые взгляды и стойко держала маску безмятежности на лице.
Ради ребёнка и Текофа она могла вытерпеть всё. Их полихорадит и отпустит – думала Банту. Пошумят и успокоятся. Оставят её в покое.
На третью ночь Текоф сам нашёл её. Позвал тихо, толкнулся мысленно, и она выскользнула из стикары, чтобы попасть в его объятия. Затянула внутрь, оглядываясь по сторонам. Селение спало.
– Тебе нельзя быть здесь. Уходи. Когда они успокоятся, я сама тебя найду, – умоляла, прижимая пальцы к губам любимого. Шептала мысленно и гладила руками родное лицо. Смотрела жадно в его глаза и тосковала, умирала от любви.
– Они догадались? – спрашивал тревожно, а в глазах уже жила обречённость.
Банту покачала головой.