– Он родился, – прошептал, чувствуя, что улыбается, – счастливо и нежно. – Мой сын родился. И… Мария помнит обо мне.
Банту погладила его по плечу.
– Конечно, помнит. Она же любит тебя. Приходи в себя, Ник, - сказала и вышла. Он смотрел ей вслед. Банту шла, слегка покачиваясь. Наверное, нужно было встать и поддержать её, такую несчастную и одинокую, но Ник не мог. Перед глазами светилось дорогое лицо, образ его Марии.
– Я вернусь к тебе, обещаю, – прошептал, сжимая кулаки. Это было его клятвой, его нерушимым словом, отступаться от которого он не собирался.
Часть 3. Глава 1
Володя Иноков
Иногда мне кажется, что я скачу на бешено мчащем коне. Свист ветра. Смазанный пейзаж. Сердце замирает, а мышцы напряжены до предела.
Эти ощущения преследовали меня, наваливались некстати в минуты отдыха, во сне, на занятиях. Порой я чувствовал запах лошадиного пота, ощущал порывы ветра, что забивал дыхание.
Не знаю, откуда взялся этот образ: я никогда и близко не подходил к лошадям. Мама говорит, что, наверное, где-то внутри пробуждается память далёких предков. Вероятно, она права.
Мой папа – бизнесмен, владелец сети магазинов игрушек и бытовой техники, мама – домохозяйка. До недавнего времени она была прикована к инвалидному креслу: вследствие автомобильной аварии маму парализовало, и она не могла ходить. Марина Штейн, загадочная папина секретарша, поставила маму на ноги.
В Марине было нечто, что притягивало и отталкивало одновременно. То ли отстранённость во взгляде, то ли аура неприкосновенности, которой она себя окружала.
Весь её вид как бы говорил: я не для всех, я особенная, мне нравится моё одиночество, мой мир, мои причуды; никто не смеет без разрешения вторгаться туда, куда я запрещаю.
И в то же время жили в ней мягкость, доброта, человечность. Её любили дети и собаки. Она не проходила мимо страданий и боли.
Иногда я поражался её вездесущности и безотказности. Она дружила со мной, играла в шахматы, занималась английским, прививала любовь к искусству. Она стала первой девушкой, которую я поцеловал.
Я понимал: её ровность в отношениях – это не холодность. Но иногда казалось, что девушка не способна на глубокие и горячие чувства. Я ненавидел её за это. Наверное, потому что любил.
Когда я узнал, что она беременна, мир раскололся надвое. Я не мог крикнуть ей в лицо, что она играла моими чувствами. Я не мог обвинить её в жестокости и чёрствости.
Она не дарила надежд, не строила глазки. Просто дружила со мной и заставляла учиться.
Ночью, когда чёрный паук отчаяния приходил и отравлял ядом сердце, я не мог поверить, что она действительно ждёт ребёнка. Я перебирал в уме каждый день, каждое мгновение и сто раз приходил к выводу: Марина одинока. Я чувствовал: малыш не мог появиться случайно, по ошибке или глупости. А это означало, что она любила отца своего малыша.
Я ни на секунду не поверил, что Стив, свалившийся как снег на голову, имеет какое-то отношение к её беременности. Стоило только один раз посмотреть на Марину и Стива со стороны, чтобы поднявшаяся было волна ревности тут же ушла бесследно.
Спокойная, ровная, дружелюбная. Точно так Марина всегда оносилась и ко мне. А ещё – невероятная грусть в её глазах. И странная история со сгоревшим домом не укладывалась в голове.
Хотелось забросать её вопросами, устроить допрос с пристрастием. Не знаю, как я обуздал своих демонов и не дал им вырваться наружу.
Я надел маску. Сделал вид, что меня не шокировали изменения в её жизни, что всё идёт так, как положено. И за это я остался другом. Она не оттолкнула меня, но и не сочла нужным что-либо объяснять. Ни мне, ни моим родителям. Впрочем, она всегда была чересчур скрытной.
Не знаю, почему я продолжал любить её. Чувствовал только: это не мальчишеское упрямство, не слепое обожание. Любил её такой, какая она есть. Хотелось постоянно находиться рядом.
Стоило увидеть её – и в груди ширилась, выплёскивалась через край нежность. Хотелось сидеть у её ног, прижавшись головой к коленям, и ощущать лёгкое прикосновение её пальцев к волосам.
Я удивлялся, как удалось пережить всё это и не показать вида. В глубине души я страдал, мне было больно.