Я продолжал учиться, общаться с Мариной, будто ничего не случилось, а по ночам сжимал кулаки и тысячу раз задавал один и тот же вопрос: почему?
Такими ночами в лихорадочно возбуждённом мозгу всплывал смутный образ мужчины рядом с ней, которого она любила и которого – не знаю уж как я это понимал – потеряла.
Не понимал, почему Марина разрешила Стиву жить рядом с собой. Может быть, кого-то эта парочка и ввела в заблуждение, но не меня. Я чувствовал: они живут под одной крышей, но близости (какая бывает между мужчиной и женщиной) между ними нет.
Я мечтал быть на месте Стива. Мечтал и ненавидел себя за подобные мысли.
Со временем страсти, бушевавшие во мне, немного улеглись. Я учился в одиннадцатом классе, готовился к экзаменам, строил планы на будущее. Папа мечтал, чтобы я стал юристом, мама говорила, что у меня склонность к языкам, а сам я решил поступать в медицинский институт. Вот только планами ни с кем делиться не собирался.
Было ли это влияние Марины, само ли ко мне пришло осознание, кем я хочу стать, но однажды, когда я в сотый раз перебирал профессии, в груди пискнуло, и я понял: это то, чем я по-настоящему хотел бы заниматься.
А потом во мне случайно открылось это.
Был март – промозглый, с ветрами и снегопадами, дождями и солнечными днями. Марине до родов оставалось совсем немного. Она часто гуляла по улицам города и в парке. Мы со Стивом по очереди набивались ей в сопровожатые.
Марина терпела нас, хотя я знал: ей больше нравилось бродить в одиночестве. Часто я тенью следовал за нею во время прогулок со Стивом или когда ей удавалось отделаться от нас обоих.
В один из таких дней я встретил в парке одноклассников. Разговоры ни о чём, смех, незлобные подталкивания друг друга. Я поскользнулся на мокрой земле и упал, угодив раскрытой ладонью на бутылочный осколок.
Кажется, я вскрикнул, но боли особой не почувствовал. Только растерянно смотрел, как течёт кровь, а донышко бутылки впечаталось в ладонь.
Я не слышал, как кричали одноклассники, как тыкали в кнопки телефона, пытаясь вызвать «скорую», как помчались к выходу парка, чтобы указать машине путь.
Я увидел, как запнулась и побледнела Марина, что гуляла по дорожке невдалеке. Она провела ладонью по лбу, подняла глаза и увидела меня. Я умудрился спрятать руку за спину, но от неё ничего не утаишь.
Она бежала ко мне, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, потом, взмахнув руками, взлетела в воздух и приземлилась рядом. Большой живот поднимался и опускался при каждом вздохе. Бисеринки пота выступили над верхней губой. На бледном лице колодезными провалами чернели глаза.
– Не прячь руку, – тихий голос дрожал от напряжения, – покажи, пожалуйста.
Я нехотя протянул ладонь. Уже было больно, и я крепился из последний сил, чтобы не расплакаться. Дальнейшее помню плохо. Наверное, потерял сознание. Помню её руки и успокаивающие движения пальцев.
Когда приехала «скорая», от страшной раны остались кровавые царапины да сеть рваных полузатянутых шрамов.
– Повезло, что не задето сухожилие. А ткани срастаются быстро. Гемоглобин постепенно наберёшь.
Голос её звучал устало. Мы сидели на земле, испуганные и перемазанные кровью. Марина продолжала держать меня за руку.
– Всё будет хорошо, мой мальчик.
Затем она порывисто обняла меня и заплакала навзрыд. Я осторожно сжимал её плечи и испытывал стыд за мысли, будто безразличен ей. В тот момент я понял, что тоже дорог для неё.
– Прости меня, прости, – шептал срывающимся голосом и гладил Марину по волосам.
Именно в этот момент подъехала «скорая». Одноклассники взахлёб рассказывали историю моего падения.
– Ничего не понимаю, – бормотала врач «скорой» – усталая женщина с воспалёнными глазами – и разглядывала мою руку. – Что здесь случилось?
– Всё обошлось, – спокойно сказала Марина, глядя ей в глаза. – Небольшой порез, мы справились.
Тётка моргнула, мотнула головой.
– Морочат людям голову из-за царапины! – заорала вдруг женщина, плюнула в сердцах на землю и, громко хлопнув дверью машины, уехала.