Я понимал, что она умела проворачивать подобные вещи, но видел подобное впервые. Точно так разошлись одноклассники – без лишних слов и эмоций, расспросов и удивления.
Кружилась голова, и где-то внутри засел холодный ком: мне было немного не по себе.
– Пойдём ко мне, отмоешься. В таком виде домой тебе нельзя. Мы встали и не спеша пошли прочь.
Стив ничего не сказал, увидев нас. Он застыл у порога, окинул взглядом Марину, убедился, что с нею всё в порядке и перевёл дух.
– Тебя нельзя отпускать одну, Мария. Наверное, ни с одним человеком не случается столько приключений, как с тобой.
– Это я во всём виноват, – попытался заступиться за Марину, но Стив покачал головой:
– Разве ты не понимаешь? Если бы не ты, нашёлся бы кто-то другой. Раздевайся. По-моему, тебе не стоит сегодня идти домой. Вымоешься, я постираю одежду. А Марина позвонит твоим родителям и скажет, что ты упал в грязь.
– Мудрая мысль, – пробормотала Марина и достала из кармана телефон.
Я слышал её спокойный, немного весёлый голос, когда она разговаривала с моей матерью, убеждая, что всё хорошо, я упал, вымазался, поэтому они со Стивом решили: незачем мальчику идти через весь город грязным и мокрым.
Затем она, не слушая моих протестов, помогла мне вымыться, одновременно смывая кровь и со своих рук.
Чистый, наряженный в одежду Стива, я сидел на кухне и пил чай. То ли от слабости, то ли от нервного напряжения, хотелось плакать.
Я глотал тугой комок вместе с горячим чаем, но он не желал проходить. Раненая рука безвольно висела вдоль теля. Я не мог смотреть на шрамы, что остались от неровных краёв бутылки. Рука не болела, но горела от пульсирующей в каждом пальце крови.
– Я мог остаться инвалидом. Человек мало может сделать без своей главной руки. Спасибо тебе, Марина, за всё.
– Не преувеличивай, – пробормотала она и повела плечом, будто что-то мешало ей. Потом подняла глаза, хотела, видимо, что-то сказать, но не решилась.
Только позже, уложив меня в постель, выключив свет и присев рядом, тихо сказала:
– Володя, не хотелось бы пугать тебя ещё больше, но с моей стороны будет нечестно молчать об этом.
Она взяла мою руку в свои ладони и погладила шрамы, отчего кожу изнутри охватил зуд.
– Так получается, что почти все, кому я помогаю, становятся другими.
– Я давно другой, Марина, – не хотелось лишнего пафоса, но я искренне считал, что общение с ней изменило и меня, и мой мир.
– Я не об этом, Володя. Скажем по-другому, чтобы стало понятней: почти все, кого я лечила, обретают часть моего дара. Стив, шутя, называет это приобретение вирусом Марины Штейн.
Я приподнялся с подушки и сел.
– Ты хочешь сказать…
– Я уже сказала, – перебила меня Марина, – если вдруг ты сможешь читать мысли, двигать предметы на расстоянии, не пугайся: в тебе бродит мой вирус.
– Иначе говоря, твоя помощь пробуждает потенциально дремлющие возможности, – уточнил я.
– Можно назвать это и так, – согласилась она. – Но не обязательно. Например, с твоей мамой ничего подобного не случилось. И знаешь, я рада этому. Люди, в которых пробуждается неизвестное, чаще всего впадают в растерянность. Они не знают, что делать с этим. Иногда пробудившийся дар идёт не во благо. Поэтому я пришла к выводу, что не должна вмешиваться туда, где без моей помощи можно вполне обойтись.
Что-то было в её словах. Затаённая грусть. Спрятанная боль. Видимо, кто-то не смог справиться с даром, и она казнила себя за это.
– Не переживай, – постарался ответить как можно беспечнее, – может, у меня наследственный иммунитет к твоему вирусу.
– Я обрадуюсь, если это так.
Марина ещё раз провела рукою по моей ладони и добавила:
– Спи, мой хороший, шрамов почти не осталось.
Честно говоря, я этому разговору не придал большого значения. Не укладывалось подобное в голове. Мало ли что взбредёт в голову взволнованной беременной женщине?
А через три дня понял, что ошибался: вирус Марины Штейн поселился и во мне.
Это случилось в школе, на уроке химии. Я решал задачу у доски и вдруг, посмотрев на учительницу, не смог сдержать испуганного крика: я видел всю её мышечную систему. Отвратительное зрелище с непривычки.