Почувствовав тошноту, выскочил из класса. Меня трясло, как в ознобе, потная рубашка прилипла к лопаткам. Пришлось приложить усилия, чтобы овладеть собою.
Так я стал человеком-рентгеном. С этим даром я пытался совладать в одиночку, наверное, с неделю. Пытка. Ночью, ложась спать, я не мог уснуть от мешанины мышц, скелетов, внутренностей, что рябили перед глазами.
Иногда удавалось справиться и видеть нормально, но чаще всего я видел какой-нибудь слой организма.
Когда, измученный вконец, я появился на пороге Марининого дома, она поняла всё сразу.
– Всё-таки с тобой это тоже случилось. Рассказывай.
– Я вижу в твоём животе малыша. И не только, – попытался я отшутиться, но смех получился каким-то слабым и жалким.
Марина кивнула:
– И ты не можешь регулировать процесс проникновения вглубь организма?
– Угу. Я пытался, честно. Но так устал от скелетов, мышц, желудков и селезёнок, что сдался.
Марина взяла меня за руку, провела в комнату и усадила на стул.
– Каждый день будешь приходить ко мне. Хоть на полчаса. Я буду учить тебя до тех пор, пока ты сам не сможешь регулировать процесс рентгена.
За дни обучения я узнал многое, и ещё больше утвердился в мысли стать врачом. Чтобы не расстраивать родителей, соглашался поступать в те ВУЗы, которые они мне прочили. И я действительно подал документы и в юридическую академию, и в университет на переводчика, и в медицинский институт.
В юридический я бесславно провалился. В университет и медицинский мне удалось сдать экзамены. Совесть меня не мучила, когда я забирал документы, где на меня смотрели, как на ненормального: пройти по такому конкурсу, удостоиться чести и легко отказаться от учёбы в столь престижном вузе на столь престижном факультете.
Дома я всё честно выложил оторопевшим родителям. Мама расстроилась, а папа философски пожал плечами:
– Это твоя жизнь, сын. Ты выбрал то, что тебе ближе и дороже. Родительским умом не проживёшь. Мне только кажется, что ты мог быть пооткровеннее с нами.
После этих слов он принялся успокаивать расстроенную до слёз маму. Она не могла осознать, что её сын отказался стать переводчиком.
К Марине всё это время я не ходил, даже не видел её родившегося малыша. Собственно, я рассмотрел его во всех подробностях во время наших занятий, правда, в утробе.
Я позвонил ей и сообщил о своём решении, поблагодарил за всё и нажал на отбой с чувством, будто что-то внутри меня умерло. На душе было так тяжело, что пришлось стиснуть зубы, чтобы унять бушевавшую внутри бурю.
Я сделал выбор. Решил начать новую жизнь в другом городе, где не было места Марине Штейн. Пусть она остаётся здесь, в прошлом. Я смогу забыть её, вычеркнуть из сердца. По крайней мере, я надеялся на это.
Часть 3. Глава 2
Начало учебного года прошло суматошно, весело и немного безалаберно: поселение в общежитие, знакомство со множеством людей, первые лекции. Но я чувствовал, что попал в свою стихию: не скучал по дому, не ощущал давления большого города.
Мне нравились новые лица, обилие информации, которую мой мозг жадно впитывал. Лишь иногда во сне ко мне приходили мои кудрявоголовые сестрички, и я слышал восторженный смех Мишутки, моего брата, которому совсем недавно исполнился год. Почему-то именно по ним я скучал больше, чем по родителям.
О Марине старался не думать, а, приезжая домой, не спрашивал о ней. Хотя мама, не интересуясь моим мнением, рассказывала последние новости.
Конечно, мне были интересны все те истории, что происходили в доме Марины, но я сдерживался и не задавал лишних вопросов, потому что знал: стоит только себе позволить заинтересоваться, и меня нельзя будет остановить.
Встреч и разговоров я старался избегать, хотя знал, что Марина интересуется мною и неизменно передаёт приветы. Но, наверное, она даже и не заметила, что я не появляюсь на пороге её нового дома, не звоню, не проявляю желания общаться.
Постепенно учёба затянула настолько, что я стал реже ездить домой, да и все душевные переживания как бы отошли на второй план.
Октябрь выдался холодным и дождливым. Город тонул в лужах, прикрывался разноцветными зонтами, хандрил и постепенно сдавался в плен насморку и кашлю.