Временами я ловил себя на том, что наблюдаю за ней. Как она ходит, как улыбается, как отводит с глаз непослушную длинную прядь. Тая перестала густо наносить косметику, и от этого, на мой взгляд, только выиграла.
В ней жило нечто экзотическое. Она обожала яркие, броские вещи. Длинные ногти часто красила в непредсказуемые цвета, а волосы редко заплетала в косу, предпочитая, чтобы они свободно струились по плечам. И если первые дни я ещё вздрагивал, понимая, как она сильно напоминает Марину, то потом напрочь забыл об этом. Тая – это Тая. Своеобразная, загадочная и неповторимая.
Она вошла в моё сердце легко. Впорхнула, словно бабочка, на свет и задержалась навсегда. Я понял: два образа слились воедино, и мой идеальный образ Марины наконец-то обрёл настоящую форму, а не призрачные очертание, перестал быть прошлым и стал настоящим.
Они разные – Марина и Тая. Из общего – только внешнее сходство и что-то такое неуловимо личное, глубокое и древнее, что роднило их изначально по своей сути. И когда я это понял, ко мне пришла истина.
Марина – недосягаемая, отстранённая величина, которая никогда не предназначалась мне судьбой. Тая – моё настоящее. Протяни руку – и получишь желаемое. Близко, рядом. Моё.
Марина никогда не нуждалась во мне. Жила в собственном мире, где существовали свои страсти и свои трагедии. Там только не было места для меня. А Тая нуждалась во мне, в моей поддержке. Я был ей интересен. Мы вместе учили латынь, бурно обсуждали прочитанные книги, слушали один плеер на двоих, поделив наушники и прижавшись друг к другу плечами.
Сладко и горько одновременно. Я не смел прикасаться к ней, потому что знал: очень тяжело будет остановиться. Но мы всё-таки соприкасались. Случайно, потянувшись за книгой, соединялись наши пальцы. Мы сталкивались друг с другом у двери или касались плечами, когда сидели рядом.
Для меня это было мучительно. Не знаю, как удавалось сохранять невозмутимый вид, но ночами я долго не мог уснуть, маясь вполне понятными проблемами.
Как ни странно, я не стал ни раздражительным, ни нетерпимым. Наоборот, во мне как бы открылось второе дыхание: лёгкость и спокойствие. Я мог бы при желании свернуть горы. И если откинуть сексуальный голод, то каждой клеткой организма чувствовал: это моё, то, что мне нужно, то, ради чего можно жить и бороться, что надо защищать и хранить, как самое дорогое. И я готов наказать любого, кто посмел бы посягнуть на то, что для меня стало святым.
Изредка я замирал, наткнувшись на внимательный взгляд. Она как будто проверяла меня ещё раз, задумывалась и решала только одной ей известную задачу. Тая никогда не говорила, о чём думает, но однажды слова сорвались с её губ.
– Володя, скажи мне, пожалуйста, ты очень любишь Марину Штейн?
– Да. Я люблю её, Тая.
Она отвела глаза, подошла к окну и, отдёрнув штору, посмотрела в ночную темень.
– Тогда понятно, – её тихий голос слегка дрожал.
– Что тебе понятно?
Она помедлила с ответом, но всё же заставила говорить себя спокойно.
– Понятно твоё равнодушие ко мне. Ты любишь её. Она святая и чистая. Наверное, вся та история, которую я наплела для соседей, приемлема только для вас.
Мне вдруг стало весело.
– Тая, ты никогда не пыталась читать мои мысли?
Она отрицательно покачала головой, упорно продолжая смотреть в ночной мрак за окном.
– Я же ещё не совсем сволочь, хотя жизнь меня пыталась таковой сделать.
– Но ты никогда и не расспрашивала меня о Марине.
– Зачем? – она резко повернулась и метнула в меня острый взгляд. – Наверное, не хотелось услышать дифирамбы, которые ты обязательно спел бы этой прекрасной девушке.
– Она действительно прекрасна, Тая, – тихо сказал я. – В ней много света, тепла, доброты и человечности.
– Я знала об этом, – перебила меня Тая и метнулась прочь от окна. Я успел схватить её за руку и остановить.
– Ты не дослушала меня, Тая.
Весь вид её говорил, что она не хочет слушать, ей неинтересны и даже оскорбительны комплименты в адрес другой девушки. Она смотрела куда-то вдаль, не желая больше смотреть мне в глаза.