И вот я отправилась за молоком, убедив мать Мэтта, что мне нужно размяться. Хотелось немного отблагодарить ее за радушие. Уже стемнело, и по пути домой я почувствовала, что за мной кто-то идет. Не было ни шагов, ни других намеков на чье-то присутствие, лишь уверенность: за спиной кто-то есть. И, что гораздо страшнее, этот человек старается вести себя как можно тише.
Теперь я чувствую ту же уверенность.
А тогда не знала, что делать. Перешла на другую сторону улицы – преследователь тоже перешел. Тут я и услышала его шаги – он догонял меня, больше не стараясь оставаться незамеченным. Я обернулась и увидела парня немногим старше Мэтта. В толстовке с капюшоном. Его руки прятались в карманах, а нижнюю половину лица скрывал шарф.
Путь к дому можно было срезать по узкой улочке позади зданий, больше похожей на проулок. «Так получится быстрее», – решила я. Не могла мыслить ясно, просто хотела оказаться дома, в безопасности.
Свернув за угол, я бросилась бежать, а парень кинулся следом. Я бросила сумку, пластиковая крышка молочного пакета лопнула, мостовую залили белые брызги. Через несколько секунд я тоже упала, ударилась коленями и прикрыла ладонью живот.
Все закончилось очень быстро. Парень склонился надо мной, грубо обшарил карманы, вытащил кошелек и убежал. А я осталась сидеть на земле.
Шаги приближаются.
Я иду все быстрее. Едва сдерживаюсь, чтобы не побежать. Походка получается настолько неестественной, что я с трудом удерживаю равновесие, а мою сумку швыряет из стороны в сторону.
Чуть впереди виднеется компания девушек, я пытаюсь догнать их. Ведь вместе безопаснее. Они дурачатся, бегают, прыгают, смеются, но не пугают меня. Не то что шаги за спиной. Громкие, тяжелые, приближающиеся.
– Эй! – раздается голос.
Мужской. Грубый и резкий. Я прижимаю сумку к груди, чтобы ее не открыли, а затем впадаю в панику: если кто-то ее схватит, то следом потащит и меня. В голове вертятся слова, которые постоянно твержу своим детям: «Лучше пусть тебя ограбят, чем ранят. Сдавайся без боя. Никакие вещи не стоят твоего здоровья».
Шаги звучат все быстрее и ближе. Мужчина бежит.
Я тоже, но из-за паники становлюсь неуклюжей, подворачиваю лодыжку и почти падаю. За спиной раздается все тот же голос, он что-то кричит, но кровь так сильно стучит в ушах, что я не различаю слова. Слышу лишь звук чужих шагов и собственное дыхание, которое с шумом вырывается из легких.
Лодыжка болит. Не могу бежать, поэтому и не пытаюсь.
Я сдаюсь. Оборачиваюсь.
Он совсем молодой, лет девятнадцати-двадцати. Белый, в мешковатых джинсах, в кроссовках, которые барабанят по бетонному полу.
«Я отдам мобильный – ему же это нужно. И наличные. У меня есть наличные?»
Пытаюсь перебросить ремень сумки через голову, но он цепляется за капюшон. Парень совсем рядом. Ухмыляется, словно наслаждаясь моим страхом, моей дрожью и тем, что я не могу выпутаться из собственной сумки. Крепко зажмуриваюсь. «Давай. Просто сделай то, что задумал».
Его кроссовки стучат по полу. Быстрее, громче, ближе. Мимо…
Я открываю глаза.
– Эй! – снова кричит он. – Сучки!
Туннель сворачивает налево, и парень скрывается из виду, но из-за эха кажется, что он все еще бежит за мной. Дрожь не унимается, мое тело не в силах осознать то, что самое плохое так и не произошло.
Я слышу вопли. Иду вперед. Лодыжка пульсирует. За поворотом снова вижу парня. Он догнал девушек и обнимает одну из них. Остальные ухмыляются. Все говорят одновременно, возбужденная болтовня нарастает, достигает крещендо, и они разражаются визгливым, точно у гиен, смехом.
Я иду медленно. Из-за лодыжки, а еще потому, что, пусть и вижу теперь, что нет никакой опасности, не хочу проходить мимо этой шайки подростков, из-за которых почувствовала себя такой дурой.
«Шаги за спиной не означают преследователя, – твержу я про себя. – А если кто-то бежит, то не обязательно за тобой».
На выходе со станции «Кристал Пэлас» со мной заговаривает Меган, но я медлю с ответом. Такое облегчение оказаться на свежем воздухе, к тому же я злюсь на себя за то, что впала в панику из-за пустяка.
– Прости, что?
– Я просто сказала: «Надеюсь, ваш день прошел хорошо».
В ее гитарном чехле меньше дюжины монет. Меган как-то рассказывала мне, что в течение дня выгребает монеты по фунту и по пятьдесят пенсов. «Если люди считают, что дела у тебя идут слишком хорошо, то перестают подавать», – объяснила она.
– Да, хорошо, спасибо, – говорю я ей сейчас. – Увидимся утром.
– Я буду здесь! – отвечает она, и меня успокаивает ее предсказуемость.