***
Люциус Гольдски
Бывают такие моменты, когда тебе сложно отличить реальность от сна. Когда происходит что-то такое, что тебе сложно поверить, что подобная фигня может происходить в реальности.
Подобные сомнения возникли у меня сейчас.
Секунду назад я хотел побежать за Софи, которой явно было плохо. Остановить. Чтобы она не надумала себе еще черт знает что. Как она умеет.
А сейчас я уставился на свою мать (родную, мать его, мать!), в шоке расширив глаза. И все остальные мысли, желания и надежды вылетели из головы. Впивался в нее взглядом, разглядывая каждую деталь, будто в поисках доказательств или опровержений.
Ее иссиня-черные волосы с едва-заметными седыми ниточками были собраны в высокий хвост, подчеркивая острые черты лица и высокие скулы. На ее всегда, сколько себя помню, бледном лице, сейчас играл здоровый (а здоровый ли?) румянец. В голубых глазах, которые я каждое утро вижу в зеркале, горела забота, тоска и то, чего я почти никогда не видел. Что-то, что может показывать лишь материнской взгляды. Это что-то забиралось куда-то глубоко под кожу, посылая щекочущие импульсы по телу.
Она была одета в строгий деловой костюм. А когда мой взгляд перебежал еще ниже я полностью убедился, что это сон. На женщине, точь-в-точь похожей на мою мать, были надеты красные лаковые каблуки на тонкой шпильке, которые стояли, наверное, больше чем половина моего бара. Моя мать не носила каблуки. Моя мать не красилась, разве для того, чтобы замаскировать синяки на лице. У моей матери всегда были распатланы волосы после очередного приступа, когда она вырывала их на себе.
Не сомневаясь уже, что это сон, я спросил:
- Кто вы?
В моем голосе было слышно явное обвинение, но мне было плевать. А кому бы понравилось, когда внешность твоей матери наглым образом копируют?
Мой тон, кажется ее обидел. В ее и так блестящих глазах, появились слезы.
- Люци, mon cheri,- это ее голос. Не может быть.- Это я.
Это был французский, неподдельный акцент, который всегда был у моей матери. То, как она говорила, как слова перекатывались, будто волны у нее на языке... Так не говорил никто.
Кажется, я задрожал от неожиданного противостояния в моем теле. Мне хотелось подбежать и обнять ее, расспросить что она тут делает, почему не в больнице и выгнать из дома ту, которая притворяется моем матерью. Во мне боролся маленький запуганный мальчик и выросший бесчувственный ублюдок.
Моя мать сейчас в больнице в другой стране отправляется от операции. Моя мать биполярна и мой папаша никогда не выпустил бы ее из псих-больницы. Моя мать... Смотрела точно так же, когда действительно была моей матерью.
Что-то разрывает мою грудную клетку.
- Нет,- я качаю головой. Это слишком хорошо, что бы быть правдой.- Моя мать сейчас... Она не... Ты не можешь быть тут.
Я схожу с ума? Я отхожу назад, будто эта женщина является какой-то угрозой моему здоровью, хотя нас и так разделяет барная стойка. Не-моя-мать это замечает, ее тонкие брови сходятся на переносице.
- Люци, mon garçon, что с тобой?- с тревогой спрашивает она.
С настоящей, блять, тревогой. С такой, с которой любящая мать обратилась бы к сыну.
Я щипаю себя за руку. Это выглядит так дебильно, что я не могу поверить, что сделал это, но я щипаю себя за руку. Не думаю, что чего-то ожидал, но когда ничего не происходит, я удивленно выдыхаю.
- Кто ты?- повторяю я немного резче.
Клянусь, если она сейчас скажет "Люциус, я твоя мать", я поеду в псих-больницу на обследование.
- Я - Луиза-Мари Триаль,- успокаивающее, будто разговаривая с диким животным, говорит она.- Я понимаю, ты удивлен, но позволь мне объяснить...
- Постарайтесь.
- Кто я по-твоему?- хмыкает она.- Клон твоей матери?
- Очень сложно что-то подобное отрицать, когда твоя психически-больная мать, которая пару месяцев назад еле-пережила операцию стоит в дверях твоего дома на десяти-сантимертовых красных каблуках.
На ее красных губах появляется намек на улыбку.
- Как мне доказать тебе?
Я на секунду замер, думая. Нужно ли ей что-то доказывать? Хочу ли ей верить?
Я закатил правый рукав.
- Откуда этот шрам?- я указал пальцем на предплечье.
Ее глаза уперлись в бледную , почти белую полосу на моей коже. Взгляд тут же потемнем, а ее лицо побледнело еще больше, становясь похоже на мрамор на кухонной стойке. Она сглотнула.