– С какой стати ты так его ненавидишь? – спросила я у Такера.
– Вряд ли тут подходит слово «ненавижу», – ответил он. – Точнее будет: «Я его боюсь», «хочу, чтобы он перестал пялиться» и «я думаю, он ненормальный».
– Ты боишься его? – Я была крайне удивлена.
– Его боится вся школа.
– Но почему?
– Потому что невозможно представить, что творится у него в голове. – Такер пристально посмотрел на меня. – Ты когда-нибудь видела, чтобы человек совершенно менялся? До такой степени, что даже выражения лица всегда абсолютно разные. Майлз именно такой.
Я подивилась неожиданно серьезному тону Такера.
– Звучит паршиво, – сказала я.
– Ну да. – Такер сосредоточился на рисунке, вырезанном на его парте. – И ему, знаешь ли, необходимо быть лучшим…
– Подожди минутку… так это он лучший ученик?
Я была в курсе, что Такер не любит какого-то отличника, но в речах, произносимых на работе, он никогда не называл его по имени. Словно этот парень не заслуживал подобной чести.
– Дело даже не в том, что он лучше меня! – свистящим шепотом продолжил Такер, быстро оглянувшись на Майлза. – А в том, что учеба не стоит ему ни малейших усилий. Ему нет необходимости читать учебники. Он и без того знает все на свете! Он был таким уже в средних классах, но тогда еще не считался лучшим учеником. Он даже домашние задания игнорирует как нечто бессмысленное.
Я обернулась и посмотрела на Майлза. Они с Клодом, по всей видимости, завершили обсуждение прочитанного, и он уснул, положив голову на парту. Кто-то приклеил скотчем к его рубашке листок с надписью «нацист», сделанной черным маркером. Я вздрогнула. Мне было интересно изучать историю нацизма и Второй мировой, но я бы даже не подумала дать кому-то такое прозвище. Нацисты наводили на меня ужас. Из этого я сделала вывод, что либо в этой школе учатся одни идиоты, либо Майлз Рихтер действительно исключительно отвратный тип, каким и описывает его Такер.
– И еще он руководит одним ужасно странным клубом, – продолжил Такер. – Клубом поддержки спортивных объектов школы Ист-Шоал. Вот такое он подобрал для него невразумительное название.
У меня в горле словно встал ком. Я сглотнула. Это название было мне известно, но я не знала, что это его клуб. Листок на спине Майлза поднимался и опускался в такт его дыханию.
– Эй! – Такер ткнул меня локтем в бок. – Не позволяй ему делать тебе гадости, хорошо?
– Делать гадости? Например? – решила уточнить на всякий случай я.
– Он может отвинтить твой стул от парты или прожечь дыру в рюкзаке.
– Лаааадно, – нахмурилась я. – Теперь я не сомневаюсь, что он либо горилла, либо тираннозавр, либо полтергейст. Что еще мне следует о нем знать?
– Если он вдруг начнет говорить с немецким акцентом, немедленно позови меня, – сказал Такер с серьезным лицом.
Пятая глава
Следующие три урока мало чем отличались от первого. Я входила в кабинеты и вертелась вокруг своей оси, проверяя, не грозит ли мне какая опасность. Заметив что-нибудь странное – скажем, пропагандистский постер времен Второй мировой войны на стене, – я это фотографировала. Четыре раза меня спросили, крашеные ли у меня волосы. Учитель по имени Марко Экон довел до моего сведения, что это против правил. Я ответила, что цвет у меня натуральный, с таким я уже родилась. Но он не поверил. Я показала ему фотографию мамы и младшей сестренки Чарли, которую всегда носила с собой, потому что цвет их волос был точно таким же. Преподаватель вроде как принял это как доказательство моей честности. Я села за ближайшую к двери парту и не спускала с него глаз до конца урока.
Столовая была огромной и очень просторной. Это мне понравилось: здесь никому не было дела до сидящей спиной к стене и выискивающей в еде коммунистические «жучки» меня. Мистер МакКой сделал еще одно объявление о спортивном табло. Учащиеся на время прекратили разговаривать и жевать, чтобы поржать по этому поводу, но удивления никто не выказал.
Майлз Рихтер присутствовал на всех уроках по углубленной программе. Его не было только на пятом уроке, когда у меня было время для самостоятельных занятий. Я до сих пор не понимала, что имел в виду Такер, предупреждая о неприятностях, которые может доставить мне Майлз. Тот ничего такого не предпринимал, но, вне всякого сомнения, держал мою особу в поле зрения.
Перед обедом, во время урока по истории США, я уронила карандаш. Он отфутболил его в дальний конец класса, прежде чем я успела поднять его. После чего откинулся на спинку стула и посмотрел на меня, словно хотел спросить: «И что теперь?» В ответ я сбросила его рюкзак с парты на пол.