Колобов – он так привык к этому имени, что воспринимал себя именно так – не мог понять, какого лешего его так тянуло к этой девушке. Да, конечно, с медицинской точки зрения случай был не рядовым, но он давно отучился врать самому себе – дело было не только в этом.
Когда ему предложили переезд в Москву и должность, он удивился. Нельзя сказать, что его имя было неизвестным в определённых кругах, но в Москве вполне хватало своих специалистов. Однако предложение было настойчивым, и он согласился. О том, что оно опиралось на нужды одной-единственной пациентки, Колобов узнал только здесь. Но это ничего не меняло. Его обеспечили квартирой и хорошей должностью, которые останутся при нём и после того, как Александрова встанет на ноги. Муж её подруги был скуп на слова, но щедр на обеспечение. И трогательно озабочен проблемами своей невысокой, живой, словно ручеёк, жены.
Колобов был удивлён успехами пациентки, знакомясь с историей болезни. Но личная встреча его просто поразила. Молодая женщина, два месяца пролежавшая в коме после сложнейших операций на травмированном мозге, с поражением двигательных функций ЦНС, разгуливала в ночи по коридору его отделения!
Колобов подкатил кресло к одной из заснеженных скамеек, и присел, расчистив место у края.
– Вам нужно бывать на воздухе, Марина. Это пойдет на пользу, – он заглянул под капюшон. Её лицо светилось каким-то детским изумлением, тёмные глаза сияли.
– Почему? Почему вы это делаете... для меня?
– Это стоило сделать раньше. А почему – нет? – он опустил взгляд и отряхнул крупные снежинки с подола её куртки. Говорить неправду не хотелось, а правдивого ответа у него не было.
Прошло больше пятнадцати лет с того дня, как Лариса навсегда ушла, победно хлопнув дверью на прощание. Женщина, которая служила ему и маяком, и якорем в этом мире. Женщина, которая подарила иллюзию любви, и самое горькое из разочарований. Колобов был уверен, что сердце больше не заставит его попасть в подобную ловушку, но появление Марины развеяло эту уверенность. Он колебался, балансируя на грани противоречивых чувств, и это выводило из равновесия.
Как можно непрерывно думать о человеке, которого встретил меньше недели назад? Да ещё о пациентке?
Несгибаемая воля к жизни, живущая в истощенном болезнью теле, восхищала и даже пугала своей мощью. Но у него сложилось впечатление, что она постоянно сдерживается, замыкается, не давая проявиться своей истинной натуре. Девушку окружал невесомый ореол тайны, и Колобов не знал, чего ему хотелось больше – разгадать тайну, или остаться в неведении. Он покорился судьбе, жестоко наказавшей его за проявленное однажды любопытство, и теперь она искушала его снова.
Марибель не могла заснуть. Перемигивалась разноцветными огоньками елка, освещая притулившееся в углу кресло, бликуя на стальных спицах колёс. За окном, в отдалении, негромко бабахало – кто-то начал праздновать Новый год загодя.
От Мари и Ассена не было никаких вестей, и это могло означать что угодно, а она застряла в этом мире, ощущая себя сломаной куклой, никому не нужной и бесполезной. Но даже если бы она могла – для путешествия через миры-тени нужно крепко стоять на ногах – появиться в Элергреме слабой и больной, когда слаб и болен отец, означало только одно – конец эпохи Владык Эришраат. Нет! Она вернётся домой полной сил, и врагам её рода не поздоровится. Ассен не позволит Тени наделать слишком уж глупых ошибок, да и отец, скорее всего, уже встал на ноги!
Мысли сменили направление и она невольно улыбнулась. Снег. Холодный воздух. Доктор Колобов, Дмитрий Сергеевич... Неожиданный подарок в безжалостных тисках обстоятельств.
Предписанные им упражнения приносили слабую боль, и она радовалась далёкому эху жизни в онемевших конечностях. Его появление превратило надежду в уверенность. Его спокойствие отгоняло страх. «Откуда у вас этот шрам?» – спросила она вчера. Ответ был лаконичным – «авто авария». Это странным образом объединяло.
На отделении царила праздничная суета. Марибель не могла понять смысл подобной суматохи, но приходилось признать, что этот день совешенно особенный здесь, в этом мире.
Катя позвонила ближе к обеду, завалила Марибель пожеланиями, среди которых здоровье промелькнуло не меньше пяти раз, и отключилась. Плоский экран на стене пестрил мишурой по всем каналам, в коридоре становилось всё тише – всех, кому это было можно, отпустили по домам. Стиснув зубы, Марибель натянула кроссовки непослушными пальцами и расхаживала по палате, передвигая ходунки от стены к стене, под глупые песенки про зиму, елку, снег, и снова зиму.