Письмо Катёнку получилось коротким. Разве можно было описать то, что происходило со мной здесь, несколькими словами на истрёпанной временем бумажонке? Но ничего другого пронести через внемирье гойдин не мог. Асталой — мог. Могла, наверное, и я, но мне нельзя было отлучаться из Элергрема. Не сейчас. Я кожей ощущала, как сгущается вокруг меня облако чёрной ненависти. Чьей? До сих пор оставалось неизвестным.
Ассен ушел поздно вечером. Прямо из моего кабинета. Как легко я могла последовать за ним, минуя вспышки мелькающих миров-теней в водовороте Внемирья. Прямо к Катькиному порогу! Но лишь изо всех сил сжала кулаки, глядя на маленького краба, застывшего в бесконечном движении к неподвижной актинии, под прозрачной смолой пола. Только что его не было видно под ногами моего гойдин, а теперь маслянисто поблёскивала под светом лампы глянцевая поверхность...
Мне было плохо. Тошно. Неуютно. В голове роились странные, пугающие мысли. Даже подкрадывающийся убийца не пугал меня так, как пугала я сама. То, что со мной происходило. Та, кем я становилась. Резкой, холодной и безжалостной. Тиара власти проросла мне в мозг и пыталась добраться железными корнями до сердца...
Какой же дурой я была! Ассен не вернулся под утро. Не вернулся он и к обеду. Гойдин не в состоянии нарушить условия договора, да только вот кому служил мой гойдин? А если с Марибель случилось что-то, что требует его присутствия? Но что делать мне? Мысли метались с отчаяньем пойманных птиц, а я вынуждена была продолжать игру... до самой ночи.
Приказав не беспокоить меня до утра, я закрылась в кабинете Мирнивра, лишенном окон, с единственной дверью. Стоя на свободном от мебели пятачке, прямо над тем самым крабом, над которым стоял накануне Ассен, я зажмурилась, вспоминая всё то, что успела узнать за последнее время о внемирье и мирах-тенях. Риск заблудиться среди них существовал всегда. А количество таких миров, согласно теории асталоев, было бесконечным. Но я должна была найти Ассена. Разум твердил, что без него мне не выстоять, что вся эта затея с подменой провалится, если меня убьют... Но это были всего лишь слова. Я шагнула в слепящий омут внемирья совсем по другой причине. И она не имела никакого отношения к Марибель или Элергрему. Я отправилась за человеком, которого любила.
Глава 12. Иголка в стоге сена
Под самым маяком темнее всего.
Японская пословица.
Внемирье выплюнуло его из своей бешено вращающейся глотки под проливной дождь. В темноте, рассекаемой вспышками молний, холодея сердцем, Ассен увидел бесконечную равнину под низкими тучами. Никакой Москвы. Под ногами разъезжалась раскисшая глина дороги. Он ошибся миром, каким бы невероятным это не казалось. Асталой мог заблудиться во внемирье, но ведомый своей привязанностью к господину гойдин – никогда. Он всё ещё ошалело всматривался в озаряемую слепящими высверками темноту, когда сильнейший удар по голове заставил его беззвучно рухнуть в жидкую грязь.
Боль пульсировала, расцвечивая красными вспышками черноту за опущеными веками. Ассен шевельнулся, попробовал открыть глаза. С первой попытки это сделать не удалось – яркий свет заставил его зажмуриться, что вызвало приступ тошноты. Он полежал ещё немного, прислушиваясь. Боль мешала и этому. Казалось, что её сопровождает рёв штормовых волн, накатывая и отступая. Сцепив зубы и подавляя рвущийся из горла стон, гойдин заставил себя приподняться и оглядеться.
Свет падал из высоко расположенного окна, забранного косой решёткой. Ассен лежал головой прямо в жёлтой дорожке, расчерченной на вытянутые ромбы тенью от прутьев. Неровный каменный пол, такие же – серовато-бурые, в потёках – стены маленькой комнаты. И дверь – тяжёлая, деревянная, грубо окованная. Больше ничего не было.
Гойдин дополз до холодной, сырой стены и прислонился к ней спиной. Боль в голове не унималась. Волосы слиплись от крови, рубашка под курткой, и сама крепкая, асталоями и для асталоев сшитая из ткани защищающей хозяина куртка – были покрыты бурыми пятнами. Он поморщился. Широкий пояс, вместе с оружием и остальным содержимым, остался в Отороне. Пройти через внемирье с таким багажом было нельзя.
Вытянув подол рубахи из штанов, он оторвал широкую полосу ткани, и шипя сквозь сомкнутые зубы, туго перевязал голову, несколько раз останавливаясь и опуская руки, чтобы передохнуть. Повязка расслаблялась, и приходилось начинать всё сначала. И только закончив эту мучительную процедуру, когда взгляд сфокусировался на перепачканных кровью и грязью подрагивающих руках, Ассен похолодел, забыв о боли. Запястье левой руки было пустым. Там, где его украшал выпуклый браслет аранока, алела свежая ссадина. А без него путешествие между мирами для гойдин было невозможно. Без этой темной полоски металла, напичканной невесть какими хитрыми приспособлениями асталоев, он застрянет в этом месте навсегда!