Катёнок откинула голову на подголовник, закрыв глаза. Вся в пыли, волосы из черных превратились в седые, и торчали во все стороны короткими сосульками. Лицо грязное, руки трясутся.
– Держи, – она разжала кулак, и мне на ладонь стекла цепочка белого металла, увлекая небольшой кулончик. Следом звякнули два кольца. – Марибель жива. Пока. В коме. Её повезли в нашу больницу, по моей страховке и с твоими документами, подруга.
Я хватанула воздух ртом, словно рыба:
– Катя...
– Я гений, знаю, – вяло отмахнулась она, и завела машину.
Только поздно вечером, немного придя в себя и выпив кое-чего покрепче игристого вина, мы смогли наконец говорить о том, что произошло.
– Ты меня знаешь, Мара, – начала Катька, катая по мраморной столешнице шарик хлебного мякиша – детская привычка никуда не пропала, – я же во всякое такое не верю...
Я знала. Моя Катька – реалист до мозга костей, и редкостный скептик. Не то что я, фантазёрка несчастная. Но тут буксовала даже моя склонность допускать существование всякого-разного, с обычной логикой не уживающегося.
– Марибель назвала тебя Тенью своей тени, двойником – продолжила Катька, – по её словам: считается, что подобные двойники, полностью идентичные, существуют у каждого её соплеменника, разбросанные по тысяче миров-теней, – она подняла на меня глаза. – Не спрашивай, что она имела в виду! И случайная встреча со своей Тенью заканчивается печально для одного, или для обоих. В этом мы убедились... Остальное, Марин! – Катькин голос взлетел к высокому потолку, заметался в хрустальных подвесках дорогой люстры, отразился от темноты за окнами, и упал до шепота, – я не знаю, что об этом думать.
– Ш-ш, – потянулась я к ней через стол. Катькины руки были холоднее льда. – Не думай. Прими, как есть! – щедро поделилась я собственными, едва прорезавшимися соображениями, которым только-только уступили место в голове ужас и паника. – Давай будем решать проблемы по мере поступления? Меня сейчас беспокоит, чтобы родителям случайно не брякнули, что я в коме!
– Не брякнут, всё схвачено. Кому надо — денег дадено. – Взгляд Катёнка немного просветлел. Она снова обретала устойчивость в пошатнувшейся было реальности.
– Этот её бодигард, как-то настроен на хозяйку, вроде стрелки компаса. Так что рано или поздно он найдет тебя. Или её. Нам остаётся только дождаться, свернуть его в бараний рог, и узнать – что же, всё-таки, происходит. – Она замолчала, и отталкиваясь от краешка стола ступнями в ослепительно-белых носочках, опасно накренила стул, закачавшийся на двух гнутых ореховых ножках. Две оставшиеся оторвались от пола, и вверх-вниз плыли в воздухе.
Я поплотнее вжалась в уютное кресло, стараясь не думать, что будет с этой отчаянной головой, если стул перевернётся, и она хлопнется об пол. Моё воображение частенько играет со мной дурные шутки... Вместо этого я вспомнила молнии гнева в его неправдоподобно-синих глазах. Мысли мои заметались, словно белки – «его»? Неужели Катька была права, и я опять? Нет! Ни за что! С каменным лицом, чувствуя, что начинаю краснеть, я возразила:
– Не уверена, что нам это удастся. Скорее, это он свернёт нас в бараний рог. Меня сходу, с тобой повозится... Секунд тридцать. Ты же его не видела...
Катька широко, ядовито улыбнулась.
– А зачем мне его видеть, Марин? Что я, твой типаж не знаю? Голубоглазый блондин с мягкими губами? Иван-дурак, прямо с печи.
– Не угадала, мать, – торжествующе отрезала я.
В этом-то и крылась загадка. Катька была абсолютно права, насчет моей слабости. Да только Ассен не имел с её описанием никакого сходства. Начиная с того, что он был шатеном, или брюнетом, и заканчивая тем, что походил скорее на голливудского индейца, чем на милого моей физиологии Иванушку-дурака!
Замурлыкал Катькин телефон. Пришло сообщение из больницы. Моя подруга предусмотрительно распорядилась, чтобы о состоянии Марибель докладывали каждые два часа. Стараясь не думать, во что это обойдётся Алексею, я смотрела, как она уныло качает головой. «Состояние стабильно тяжелое». Очень не жизнеутверждающе. Даже слово «стабильно», вовсе не означает никакой стабильности, на самом деле.
Я достала из кармана кулон и кольца. На розоватой, с бледными прожилками поверхности стола они сверкали всеми гранями крупных голубых камней.
– Что с этим делать? – поинтересовалась я.
– Надеть. Будут тебе вместо паспорта, – отшутилась Катька.
Я не ношу украшений. Не носила. Но эти притягивали взгляд, словно просились обнять мою шею, обвить пальцы... Я пожала плечами, и послушалась. Странно, но никакого дискомфорта я не ощутила. Скорее наоборот – словно обрела что-то потерянное. Как-будто встала на место некая деталь, маленькая, но важная, которой мне отчаянно не хватало.