— А ты когда-нибудь ее видел? — спросил меня Валя.
— Кого? — сказал я, хотя отлично понимал, о чем он спрашивает.
— Кого-кого, — обиделся Валя. — Ну, колбасу.
Не мог я ему сказать правду, опасаясь, что моя власть над ним может пошатнуться от этого.
— Конечно, видел. Даже ел. Ничего особого.
Но Валя откинул полотенце, и перед нами открылось нечто необыкновенное. Оказалось, что это кишка, туго набитая рубленым мясом. Мы взяли один круг и рассматривали его со всех сторон. Дух колбасы поразил нас. «Что же это такое? — подумал я. — Надо же, что люди придумали!» Пахло свининой и кониной одновременно и еще чем-то острым, чего я никогда не нюхал. У Вали потекли слюни, но он не решился ничего не только предпринять, но и сказать, хотя бы намекнуть. У меня от желания тоже свело скулы, я проглотил обильную слюну, но виду не подал. Положил круг колбасы в корзину, аккуратно закрыл полотенцем и спокойно, уверенно, как хозяин, сказал:
— Пошли.
Он нехотя встал, взялся за ручку. И опять мы шли и думали об одном и том же — о колбасе. Корзина была тяжелая. Ручки резали руки. Мы менялись местами, пока Валя не устал вконец. Прошли деревню Свалёнки и сели.
«Конечно, — подумал я, — если колбасы немного поесть, то и нести будет легче». Валя достал из кармана перочинный ножик — единственное свое богатство, подарок старшего брата Тимофея, командира Красной Армии, который приезжал прошлой зимой в Малый Перелаз, когда мы еще там жили. Ножик был предметом зависти всех парней.
— Может, отрежем? — спросил меня Валя. Я отказал категорически.
— Ну, хоть немножко, — канючил он, — ну, хоть попробовать. Экую тяжелину несем, а и попробовать нельзя. Что, он съест, что ли, тебя, Егор-то Житов? Хоть бы только попробовать.
Но я был неумолим, хотя, если откровенно говорить, в душе испытывал некоторую борьбу с самим собой. Не знаю, попробовал бы я колбасу или нет, если бы нес ее один. Видимо, мне тогда не удалось бы справиться с собой. А сейчас главное, что меня занимало, — не дать Вале Теленку. И это меня укрепляло в моей решимости не притрагиваться к колбасе.
Снова шли. В Бычихах нас остановил мужик.
— Что это несете? — спросил он.
— Колбасу.
— Кому? — спросил он. Расспрашивать нас о том, что такое колбаса, не стал, — видно, знал.
— В бригаду «Красный партизан», — ответил я.
— Куда-куда? — переспросил, усмехаясь, мужик.
— Ну, в Малый Перелаз.
— А кого это у вас колбасой кормят?
— А всех. Мы завсе колбасу едим, всей коммуной. Ешь сколько хошь. — Я уже не мог остановиться, сказать ему правду. «Что я, единоличник, что ли?» — подумал я и вспомнил Егора Житова.
— А че, робята, — предложил мужик, — если бы вы мне кружок дали, то я бы вас медом накормил.
Валя в предвкушении тоскливо замычал.
— Ты что размычался? — прикрикнул я на него. — Телишься, что ли? Что, мы меду не едали рази?
— Уж больно, вижу, гордые вы, — сказал мужик.
— А мы коммунары, — объяснил я.
Встреча с мужиком помогла мне, она снова настроила меня на воинственный лад.
Когда прошли деревню Бычихи и сели отдохнуть, Валя наклонился ко мне, протянул ножик и предложил:
— Бери ножик насовсем. Бери, но только… Только дай колбасы попробовать.
Я взял ножик, раскрыл его, потом сложил и вернул Вале. Я вспомнил Егора Житова, потом повара Емельяна и отказался от предложения, которое сулило мне такую радость, как обладание предметом зависти всех моих сверстников.
— Что я, робенок, что ли? — недовольно пробурчал я при этом.
Сколько я мечтал о таком ножике! Но воспоминание о Егоре Житове, о том, как он говорил: «Смотри, Ефимка, я надеюсь на тебя. Никому не доверю, только тебе», — сделало меня железным.
— Положь свой нож, — сказал я Вале, вставая.
Опять мы шли, усталые и голодные. Опять запах колбасы слышен был издалека. От него, казалось, кружится голова.
В Щапах посидели на завалинке, как старички. Когда пошли по деревне, собаки увязались за нами. Видно, колбаса манила и их. Мы несколько раз ставили корзину на землю и камнями отпугивали собак.
Но вот мы прошли Конкинцы и вышли на Пугу-гору, с которой как на ладони открывался вид на Малый Перелаз — мою родную деревню. Сели. Вот они, дома, в которых мы жили (Валя тоже был родом из Малого Перелаза), вот черемухи, на которые мы лазили, вот огороды, на которые совершали набеги. От восторга и волнения у меня распирало грудь.
В это-то время Валя Теленок подкрался к корзине, выхватил из нее круг колбасы и бросился к лесу. Это меня спасло от нравственного падения. Не знаю, сумел бы я удержаться от соблазна попробовать колбасу, если бы Валя продолжал тихо просить, умолять меня. Весьма может быть, что не устоял бы. Но коль скоро Валя предпринял столь дерзкое действие, оно привело меня в чувство. Я рассвирепел и бросился за Валей. Я схватил его на первых же шагах, вывернул ему руку, вырвал колбасу и уложил ее аккуратно в корзину, лишь почувствовав приятный холод в руке и упругость круга. Валя Теленок посрамленный лежал лицом к земле, рыдал и время от времени жаловался на меня кому-то: