— В общем, так, — Максим замялся, как будто вся ситуация казалась ему до абсурдного неловкой, но таки положил на стол небольшое устройство. — Я всё сделал, как ты мне вчера велел, Сань. Вот это, — кивок на металлический прибор, — положил в машину Вите и установил наружку за домом. На рассвете он выехал с Вересаева. Не заметил даже, что его вели всю дорогу. Ну и жучок не запалил, понятное дело. В общем, как ты и думал, у них была назначена встреча с Ольгой в посёлке.
— Дальше, — сквозь зубы приказал Белов, явно намереваясь в случае молчания хлопнуть по столу ладонью.
— Потом они в сторону леса выдвинулись — под домом говорить не хотели. — Дальше сам слушай… я тебе ничего больше не смогу рассказать.
Руки бандита дрожали от недоброго предчувствия и закипающей злости, но он отменно владел собой: точным движением нажал на круглую кнопку миниприёмника, склонился поближе, готовясь слушать. Так воно чего, сука… Саша свёл челюсти и, с громким натужным скрипом откинувшись на спинку кресла, зажал приёмник в руке. В лесу они уединились, сука! Вот тебе и хорошая жена Оля, вот тебе и Пчёлкин, рыцарь недоделанный, что нос свой поганый суёт в чужую семью… Чего, милая, раны будешь ему зализывать, да?
По мере того, как менялось выражение сурового лица Саши, нетрудно было догадаться, какую часть разговора он слушает. Вот Пчёла рассказывал жене лучшего друга о ссадине на щеке и о том, как оказался на пороге смерти. Вот раздался влажный звук размыкающихся губ, шорох дыхания — радиоволны в отличном качестве передавали не только вербальную составляющую диалога.
— Ненавижу, блять, — еле слышно проговорил Белый и сдавил улику так сильно, что рисковал уничтожить её в ту же минуту. Вдруг он осёкся, и его глаза злобно сверкнули. — Стоп! Я не понял щас… Я не понял.
Это было Витино: «Я всё равно тебя проебал… Вас». Вас… Тот самый момент, которого подспудно ждал по-прежнему неподвижный Карельский. Настоящая точка невозврата. Кошмарное осознание наконец настигло его лидера. Так снежная лавина обрушивается на беззащитного человека, ломая в крошки его хребет, уродливо выкручивая руки, сворачивая голову. Теперь Александр Белов знал всё о романе жены и названного брата, понимал про чужого ребёнка, которого пять лет считал родным сыном.
Но и этого ему было недостаточно. Надсадно дыша и не переставая грязно ругаться, Саша с каким-то садистическим удовольствием ловил каждое слово, каждый звук, со стороны казавшийся омерзительным, пошлым. «Я хочу так…» Ах ты шлюха! Смотри, оказывается, какие мы таланты выдаём. Голова резко перестала болеть, да? Ещё бы, я ведь не он. Не хахаль тайный, не папаша твоего ребёнка… Белый продолжал поливать Олю оскорблениями и про себя, и вслух, не стесняясь чужого присутствия. Пофиг уже, или как наш герой-любовник там вещал? Да, пофиг. Макс эту дрянь не первый раз слушает… Все, все знают, как эти двое меня опустили. Меня, твари!… Наверное, Белов мог простить людям многое, от глупости до бедности. Однако его супруга, чьи стоны доносились сейчас из приёмника, не ошибалась: он бы точно никому не простил предательства и унижения.
— Сань, успокойся только, — осторожно начал Максим, слабо и тщетно пытаясь предотвратить надвигающийся шквал.
— Рот закрой! — выкрикнул тот так громко, что в ушах зазвенело.
Теперь телохранитель боялся не только за свою судьбу. Опасения вызывало и состояние хозяина: выступившая на лбу пульсирующая жилка, нервно трясущийся подбородок — всё указывало на крайнюю степень напряжения, на грань, за которой могло находиться только смертоубийство. Он же сейчас от какого-нибудь инсульта откинется прямо в кабинете, и что мне делать? Наверное, лучшим решением было бы постараться отнять злосчастное средство прослушки у Саши, отправить его в уборную умываться холодной водой и послать Люду за успокоительным. Но сделать этого Карельский не успел.
Дверь в кабинет открылась, и на пороге появился не кто иной, как объект его утреннего наблюдения. Ну, конечно. Пчёла обещал подвести Белому документы сегодня утром, и нарвался. Или с повинной явился? Ой, что-то будет… Ой, будет.
— Макс, нам с Саней надо поговорить, — заявил Витя спокойным, почти будничным тоном, оттеснил охранника и прошагал к столу, за которым сидел главарь. Он выглядел как человек, который давно всё решил и не видит смысла скрывать своё решение.
Тут произошло страшное. Медленно, угрожающе раскачиваясь из стороны в сторону, как дерево в бурю, Саша встал с кресла. С ненавистью смотрел в добрые, на зависть спокойные глаза бывшего друга, и по его взгляду Пчёлкин сразу понял: тайное стало явным.
— Ты всё знаешь, да? — выдохнул и коротко оглянулся на доносчика. — Ну, про меня, Олю и Ваньку.
— Знаю, — Белов покивал головой, из последних сил контролируя себя. — Знаю, что ты гнида, а не брат. Что жена у меня — шалава, которая с малолетства с тобой кувыркалась, а потом за меня замуж выскочила.
— Не смей про неё так говорить, Саша, она здесь не при чём, — Пчёла предупреждающе поднял руку и полоснул оппонента взглядом с взрывоопасной смесью страха, вызова и отчаянной любви. Любви к той, что принадлежала другому.
— А ты пасть свою заткни, я не закончил, — прямо в лицо ему выплюнул Белый. — Вы с ней сына заделали и пять лет за моего выдавали!
— Это вышло случайно. Один раз. Ты тогда в Америке был, — тихо объяснил виновный. Переносица и шея у него покраснели, дыхание стало чаще, но он упрямо не отводил глаз. — Я сам узнал только этой зимой, в день взрыва, когда Оля жизнь мне спасла. Мы собирались тебе сказать…
— А я тогда-то два плюс два и сложил, спасибо Валерке, — не дослушав, продолжал тот. — Ещё раньше надо было, Кос мне всё намекал, и про восьмидесятые, и про тёрки ваши в аптеке…
Они стояли друг напротив друга, переводя дыхание, и догадывались, что главное не сказано, не сделано. На минуту в кабинете воцарилась звенящая тишина, словно противники взяли паузу. Потом Витя продолжил:
— Да, мы встречались, когда ты ещё был в армии. И я хотел с ней быть, даже когда она вышла за тебя. Пока ты недвижку за бугром скупал, по клубам да ресторанам шлялся, Оля одна была. Сколько раз ты её в трудную минуту оставлял? Сколько раз её, как вещь ненужную, кинул, а? И нас всех тоже. Космоса тогда с чеченцами подозревал, меня с гранатой и взрывом мерса, а Фил…
Если бы Сашу спросили, что произошло после этой обличительной речи, он бы вряд ли смог восстановить событие в памяти. Под рукой сверкнуло острое лезвие ножа, которым они вскрывали бумаги, — старый подарок Кабана. В висках, не переставая, стучало: замолчи, замолчи, тебе никто не давал права говорить. Уже спустя мгновение холодное оружие оказалось в шальных от злости руках. Белов сделал резкий неточный выпад вперёд, и Пчёла не успел даже договорить, как его ударили ножом прямо в живот. На тебе, падла. За то, что мою семью разрушил, брехал и ещё посмел меня судить.
Витин рот открылся в беззвучном крике, с лица сошла краска, глаза округлились, рука бессознательно скользнула вниз по груди и сжала мокрую ткань рубашки, пачкаясь кровью. От неожиданности и тупой боли он не разбирал ни крика Максима, ни холодного смешка бывшего друга, ни звука размашистых шагов в коридоре. Стоял, беспомощно цепляясь за стол, и едва мог хватать воздух, которого становилось катастрофически мало.
— Белый, Макс, чё у вас происходит? — в кабинет ворвался Холмогоров и, как вкопанный, замер на пороге. Обводил всех присутствующих расширившимися глазами, пока не понял главного: Пчёлкин ранен руками главного бригадира.
— Чё хочешь делай, Кос, — проговорил Саша, с недоверием глядя на свои руки и окровавленный нож, которым он только что пырнул Витю. — Чё хочешь делай… Но чтобы когда я вернусь, следа его поганого здесь не было, — и отбросив оружие, вышел прочь из кабинета, хлопнув дверью.