Когда наконец, побрившись, помывшись и позавтракав, он посмотрел на часы, то с ужасом обнаружил, что уже без двадцати девять. Молниеносно открыл шкаф и принялся выбрасывать из него рубашки, галстуки, пижамы, носки и носовые платки. Быстро выбирал и укладывал те вещи, которые особенно любил. Сначала свитера… так… затем заполнил одеждой еще чемодан. Наконец портфель с принадлежностями для работы, пишущая машинка и… Он осмотрелся: кажется, все. Нет, не все. Подбежал к столу и достал из среднего ящика лежавший на самом дне тяжелый предмет в кожаном футляре. Все в порядке. Вынул оттуда же две запасные обоймы. Это был не тот пистолет, что служил ему во время войны, а длинноствольный парабеллум, который он привез из Германии. Положил пистолет между одеждой и закрыл чемодан. Посмотрел на часы. Без пяти девять! Выбежал на лестничную площадку, вызвал лифт, уложил в нем свои вещи и съехал вниз. На улице быстро огляделся, но кремового «мерседеса» нигде не было видно. Перенес чемодан к бордюру рядом с черным, стоявшим перед домом «ягуаром». Глубоко вздохнул и вытер платком пот со лба. Девять часов. Теперь можно спокойно ждать. Начал придумывать какое-нибудь эффектное приветствие, которым встретит подъезжающую Сару.
— Добрый день! — раздался знакомый низкий голос. — Вы что, хотите ехать с кем-нибудь другим?
Джо вздрогнул. За рулем черного «ягуара», в двух шагах от него, сидела Сара Драммонд и улыбалась, явно забавляясь его растерянностью.
— О, добрый день! — Он подошел к автомобилю. — Подвело воображение… — Алекс развел руками. — Мне казалось, что вы приедете на совершенно другом автомобиле.
— Следовательно, вы об этом думали. — Она смотрела на него темными блестящими глазами. — Это хорошо. Всегда хорошо, когда о нас думают. — Протянула ему маленькую, теплую ладонь, которую он с удовольствием пожал. «Все благовония Востока»… Встряхнулся и взял чемоданы. — Положите их на заднее сиденье. Вот так. И садитесь же наконец. Я не могу дождаться, когда окажусь дома!
Он сел рядом с ней, и они двинулись. «Третий раз ее вижу — и каждый раз она совершенно иная», — подумал Алекс. Они познакомились три года назад в день ее свадьбы с Айоном. Она выглядела тогда красивой, скромной и счастливой невестой. Спокойно и уверенно шла под руку с женихом, глядела на него влюбленными глазами, как будто и не вспыхивали ежесекундно вокруг них вспышки аппаратов, запечатлевавших для газет и журналов обоих континентов сцену вступления в брак великой трагической актрисы и одного из крупнейших британских ученых. Второй раз встретил ее год назад, когда она была вместе с Айоном в Лондоне. Они договорились пообедать у него в клубе. Тогда она казалась типичной молодой англичанкой, ни своим поведением, ни одеждой не отличавшейся от дам ее круга, с той лишь разницей, что в клубе на нее глазели больше, чем на всех остальных женщин вместе взятых. Сейчас, наблюдая за ней краем глаза, он видел рядом с собой молоденькую девушку, будто только-только закончившую школу и получившую в подарок от отца первый автомобиль. На вид ей было лет девятнадцать, может, двадцать. Смуглая, черноволосая, одетая в черное с пренебрежением к белому цвету и контрастам, которые подчеркнули бы стройность ее шеи и нежный цвет кожи. А вчера вечером на сцене стояла измученная, сломленная, внезапно, в течение одного часа, постаревшая, сумасшедшая и тоскующая о смерти, давшей бы отдых и беспамятство. Сколько ей лет на самом деле? Выступает давно, не менее десяти лет. Может, тридцать? А может, как и ему, тридцать пять? Какое это имеет значение? Он глубоко вздохнул.
— Я был потрясен вчера… — сказал он, прерывая молчание. — Я никогда не видел вас в той роли и даже не предполагал, что можно совершить что-то подобное. Думаю, что если бы вы жили во времена Шекспира, он написал бы для вас «Гамлета» не о датском принце, а о королеве. Жаль, что вы не встретились!