«Так ничего ему и не сказал. Умный парень…» — подумал Джо и с уважением взглянул на Филипа Дэвиса, который с невинным видом наклонился слегка вперед, как бы подчеркивая глубокое внимание к словам собеседника.
Профессор открыл рот, но прежде, чем успел ответить, дверь снова распахнулась и появились обе женщины, а за ними их мужья.
— Прошу к столу, — сказала Сара. — К счастью, Кэйт уже вернулась, и я не буду вас обслуживать. Она вся разрумянилась, волосы взлохмачены. Кажется, один из тех охотников за бабочками, что расположились за воротами парка, пытается ее поймать… Но не будем сплетничать о прислуге. Достаточно, что она сплетничает о нас.
Они перешли в столовую. Неразговорчивый Гарольд Спарроу сел рядом с Люси, одетой в платье с холодным фиолетовым отливом, которое подчеркивало ее красоту и прекрасно оттеняло белые волосы. Правая рука, забинтованная по локоть, покоилась в белом платке, переброшенном через плечо. Из-под платка сверкал прелестный рубин на тоненькой короткой цепочке. Ее мало интересуют женские побрякушки, подумал Алекс, если к разным платьям надевает одно и то же украшение… Она наверняка вполне богата, чтобы иметь достаточное количество драгоценностей и, конечно же, их имеет. Просто законы красоты ее совершенно не волнуют. Посмотрел на Сару. Ничто в ней не напоминало того подростка, с которым он сегодня утром отправился в путь из Лондона. День за окнами угасал, и над столом горела яркая люстра. В ее свете белое, с глубоким декольте платье Сары, бриллиантовые подвески и бриллиант на среднем пальце левой руки создавали потрясающий фон для смуглых, гладких плеч и шеи. Большие черные глаза сверкали. Высоко заколотые волосы блестели, словно политые водой. Впервые Алекс понял, что означает выражение «женщина излучает сияние». Сара Драммонд, окруженная легким электрическим ореолом, который двигался вместе с ней и замирал с ней вместе, выглядела, как существо с другой планеты. Но она, казалось, об этом не подозревала, хотя опытный глаз Алекса легко определил, что она провела не менее часа, подбирая и составляя ансамбль, представлявший такое дивное зрелище.
— За здоровье нашего гостя! — сказал Айон Драммонд, поднимая рюмку. — К сожалению, это его последний ужин здесь и в последний раз мы все сели за стол с профессором Гастингсом. Разумеется, я уверен, что вскоре мы встретимся: наш мир становится все меньше, и мы все чаще перебираемся с континента на континент, чтобы увидеться со старыми знакомыми и познакомиться с их новыми достижениями. Пью за здоровье нашего гостя и за то, чтобы мы смогли чаще навещать его прекрасную лабораторию, слушать его великолепные лекции, восхищаться достижениями, принадлежащими ему и его знаменитым коллегам, всей стране, так много сделавшей для развития науки!
Все поднесли рюмки к губам. Выпив, Алекс не мог избавиться от чувства, что хотя тост Айона был полон искреннего дружелюбия, однако в нем скрывалась нотка иронии. Но если даже профессор Гастингс уловил ее, то ничем не выдал себя. Подняв рюмку, он поблагодарил за гостеприимство и пожелал обоим ученым успешного окончания работы, которую, может быть, ждет весь мир, хотя еще и не знает об этом. Все казалось очень милым, и общее настроение становилось лучше и лучше. Даже молчаливый Спарроу пытался высказать добрые пожелания уезжавшему Гастингсу. А сидевшая рядом с ним Люси, которая с очаровательной беспомощной улыбкой позволяла то ему, то сидевшему с другой стороны Филипу Дэвису разрезать себе еду, сделала несколько столь остроумных замечаний, что Алекс посмотрел на нее с удивлением. Ему казалось, что он — хороший психолог и с первого взгляда может оценить, на что способен человек, с которым его недавно познакомили. А тем временем Люси Спарроу демонстрировала все новые свои грани. Он посмотрел на ее мужа. Еще одна загадка. Этот коренастый, сильный, вероятно, несколько ограниченный рамками своей профессии человек и она! Что их соединяло? Любила ли она его? Конечно! Не вышла же замуж ради состояния — сама прекрасно зарабатывала. Не могла привлечь ее и слава, так как Люси была еще более известна, чем он. Эффектные операции и редкая красота этой женщины служили постоянной темой фоторепортажей и газетных заметок. На медицинских конгрессах ее окружала толпа коллег и журналистов. Он сам видел массу таких снимков. Если она была не так популярна, как сидевшая напротив нее Сара Драммонд, то ведь трудно сравнивать популярность, которую приносит сцена, с той, которую создает тишина операционной. Так откуда взялся в ее жизни Спарроу? А может, просто полюбила его, потому что именно такой человек оказался предназначенным ей для любви? Алексу очень часто приходилось наблюдать любовь двух внешне противоположных людей. Но вот как Спарроу, имея такую жену, мог искать любовных приключений на стороне, вдобавок с женой приятеля, с которым вместе работал? Он посмотрел на Спарроу, тихо беседовавшего с Люси. Тот осторожно поправлял ей сползавшую с плеча повязку. Да, это были именно те удивительные человеческие поступки, необъяснимые порывы, бессмысленные падения, трагические бездорожья, по которым ступают даже самые рассудительные. Потому-то жизнь всегда несет в себе элемент неожиданности. Посмотрел на Сару. Она, слегка наклонившись влево, что-то говорила американцу. «Нет, я не удивляюсь Спарроу, — подумал Алекс, — и не удивляюсь никому. Но Айон? Не верю, чтобы Спарроу был единственной изменой в ее жизни. Эта женщина живет так, как хочет и берет все, что хочет. Все же мне кажется, она любит одного моего Айона. Если он никогда не узнает об изменах жены, будет счастлив до конца жизни. Но вдруг случайно ему станет известно?..» Он знал Айона. Знал, что это могло бы сломать ему жизнь. Сломать по-настоящему. Нет ничего более ужасного, чем обманутое доверие доверчивого человека. Сара, пожалуй, тоже об этом знала… «Будь осторожна! — подумал он. — Будь, Бога ради, осторожна!» Усмехнулся в глубине души, как всегда, когда ловил себя на взращенном на жизненном опыте цинизме. Но он желал им обоим всего самого наилучшего и был убежден, что единственно и возможное, и необходимое для их счастья — это ее осторожность.