— Как это? — снова спросил Паркер. — Что натолкнуло тебя на такой вывод?
— Потому что только убийство Айона, в результате которого Сара оказалась бы преступницей, решало три проблемы:
а) навсегда убирало с дороги Сару. Люси одновременно избавлялась от соперницы и мстила самому ненавистному человеку,
б) Спарроу после такого удара возвращался к ней с чувством вины и в дальнейшем никогда без содрогания не мог вспоминать о прошлом,
в) Спарроу и она собирали все лавры и почести, которые давало сделанное совместно с Айоном открытие. Спарроу, который не стоял вровень с Айоном, внезапно вырастал и выходил из тени индивидуальности Айона, что также немаловажно для их будущей жизни. Конечно, исследования они вели вдвоем, но, как пишется в энциклопедиях, после смерти Драммонда закончил их и опубликовал (читай: собрал весь урожай) Гарольд Спарроу. При этом Спарроу оказывался абсолютно невиновным и ничего не подозревавшим. Но я думаю, что третий мотив был не главный. Люси очень любила Спарроу и ненавидела Сару. Для нее это была единственная возможность, и она использовала ее. Кстати, этот план, если не принимать во внимание некоторые его дефекты, оказался гениальным.
В качестве первого шага она отпечатала письмо на пишущей машинке Сары во время отсутствия той. Письмо должно было привлечь внимание полиции к жителям Саншайн Мэнор. Ей это удалось. Через несколько дней ты уже знал, что Сара Драммонд и Гарольд Спарроу знакомы гораздо ближе, чем принято. Это имело важное значение для Люси, ведь могло случиться, что полиция не узнала бы об этом, а она сама не могла ничего ей сказать, так как должна была делать вид, что ей ничего неизвестно о романе Сары с ее мужем. Тогда бы весь план рухнул: полиция при расследовании не учла бы тот факт, что Сара — неверная жена, что у нее есть кто-то другой, что она хотела избавиться от Айона и от нее, бедной Люси, бросив подозрение при помощи цепочки, перчаток и ножа. Пишущая машинка также указывала на Сару. Ты обратил внимание, что во время допроса Люси сообщила о маленьком «Ремингтоне»? Очень ловкий ход. Знала наверняка, что то письмо лежит в кармане инспектора Скотленд-Ярда Паркера и уже готова экспертиза машинки. Она сказала, что эта машинка здесь, наверху, и эта машинка Сары. Заявляя об этом, Люси в какой-то степени освобождалась от подозрений в авторстве письма, ведь никто бы не подумал, что она настолько глупа, что написала письмо и сама же помогла найти пишущую машинку.
Вторым ее шагом была симуляция травмы на корте. Травма ей была нужна для нескольких целей. И здесь она достойна восхищения: алиби не входило в список целей. Наоборот. Спускаясь на допрос со здоровой рукой, Люси будто бы навлекала на себя подозрение, но при этом знала, что рядом с нелепостью подброшенной цепочки и этот аргумент пойдет ей на пользу. Травма была ей нужна, чтобы попросить у Сары машинку, у меня бумагу, а прежде всего для того, чтобы Айон Драммонд сел писать вместо нее письмо. Она спустилась к нему под каким-то предлогом. Разумеется, этим предлогом было письмо. Драммонд, находясь внизу, не мог знать, что минуту назад она попросила машинку. Люси вошла. Драммонд уже не работал. Она попросила, чтобы он написал несколько слов. Айон отодвинул коробочки, взял лист бумаги и начал писать: «Уважаемый профе…» Это меня сразу поразило, как и тебя, — почему Айон начал писать среди крючков? Он так мог поступить лишь по просьбе убийцы. Несколько человек могли попросить его написать письмо, только не Сара Драммонд, жена, как мне кажется. Когда на следующий день я услышал от Джонса, что Люси звонила профессору в Лондон, я понял. Человек в такой ситуации, в какой оказалась Люси, мыслит о деталях упрощенно. Кстати, она и не могла просить Айона, чтобы он написал письмо ее подруге. Она спустилась вниз и сказала, что должна написать пару слов профессору, но, допустим, не хочет, чтобы Спарроу об этом знал. Мы уже никогда не узнаем, что она сказала.
— Почему? — спросил Паркер.
— Подожди… — Алекс продолжал рассказывать. — Кроме этого, травма понадобилась для того, чтобы показать хирургический нож. Спускаясь к нам со здоровой уже рукой, она исключила врачебное обследование, которое выявило бы, что рука не была повреждена. После того как Люси отправила письмо в Скотленд-Ярд, она выждала некоторое время и решила, что пора действовать. Но нужно было ждать Сару, которая находилась в Лондоне. В день приезда Сары она появилась с рубиновой подвеской, травмировала руку, уговорив перед этим Сару на партию в теннис, показала присутствовавшим на корте свой чемоданчик с ножом, а затем пошла к себе и спокойно выждала, когда сможет нанести удар. Знала, что Айон всегда работает один по полуночи. После десяти к ней пришел Филип, который сказал, что не может найти ее мужа. Люси сразу поняла, что Спарроу находится в парке с Сарой и поэтому улизнул от парня, просившего сразу после ужина его о встрече. Вероятно, этот факт подтолкнул ее к действиям. Ведь она не знала, что роман идет на убыль, по крайней мере со стороны Сары. Кстати, я не думаю, чтобы известие об этом остановило ее. Сейчас для нее были важны два момента: первое — алиби для Спарроу и второе — отсутствие алиби у Сары. В 10.45 Люси входит к Саре и берет машинку. Сара находится у себя, и ничто не указывает на то, что собирается уходить. Через минуту или две Люси стучит ко мне в дверь. Заметь, что именно в этот момент ее муж разговаривает с Гастингсом, а Филип ждет ее у себя в комнате. Таким образом, она знает, где находятся все обитатели дома. Отнеся машинку в свою комнату, Люси стоит перед моей дверью с уже спрятанным под платком ножом, а подвеска и перчатки лежат у нее в кармане. Она готова. Когда моя дверь закрылась, сбежала вниз. Но ей необходим предлог, какой-нибудь предлог на случай, если кто-то увидит ее, когда она будет возвращаться. Например, Гастингс, выходя от Спарроу. Поэтому она бежит к буфету, наливает себе стакан апельсинового сока и возвращается. Ставит сок в темном коридоре на камине. Входит к Драммонду и, сжимая нож под платком, говорит: «Айон, черкни для меня пару слов моему профессору…» Айон, естественно, начинает писать. Но едва он написал два слова, Люси нанесла удар. Она торопится. Ее алиби построено на посещении соседей. Ведь позже никто не будет помнить, была она минутой раньше или позже. И здесь она просчиталась. Я знал, что она пришла ко мне в 10.50, а Филип, который ждал и нервничал, заметил, что она появилась в 11.02 или 11.03.