– Модно так, – без интонаций устало объяснила Надежда. – Тебе вроде на тренировку к трём?
Лёха потёр ладони, нежно нажал на кнопку коридорного одежного шкафа, дверца откинулась, он снял с крюка куртку, сумку с барахлом спортивным, надел на шерстяные носки кеды и вышел на площадку.
– Холодно будет в кедах, – сказала Надя. – Двадцать градусов с минусом.
– Я бегом, – Лёха выдохнул и через три ступеньки слетел к двери подъезда. Наверху щелкнул дверной замок.
И после щелчка этого никуда он не побежал. Сел на ступеньку первую и зажмурился. На тренировку не хотелось. Настроения не было. В редакцию два материала вчера отнёс. Слоняться там по коридорам? Или лучше до вечера просто в кабинете посидеть? Решил, что лучше двинуть в редакцию. К друзьям ходить с плохим настроением он не любил. В институт идти вообще смысла не было. Два зачёта сдал позавчера. Конспекты по грамматике для проверки тогда же закинул на стол Элле Георгиевне. Побежал в редакцию.
– Привет, Алексей! – встретил его в коридоре заведующий отделом культуры Валентин Павлович Соколов. – Сто лет тебя не видал. Зайди минут через пять. Я в туалет и обратно. Соколову было под шестьдесят, он был худой, серый, много курил и когда читал присланные по почте рассказы или стихи местных авторов, всегда весело матерился и обязательно добавлял: – Судя по этим текстам, скоро в Зарайске родится второй Достоевский и второй Пушкин. Лёха почитал висевшую на стене сегодняшнюю газету, где на этот раз не было его репортажа и пошел в отдел культуры. Ждать Соколова. Кроме Валентина Павловича там сидела корреспондентка Карасёва Алевтина Петровна. Толстая пятидесятилетняя тётка, в прошлом красавица, судя по жеманной манере держаться на людях. Бывшие некрасивые ведут себя в старости как и в юности – обыкновенно. Карасёва три раза попадала замуж и мужики от неё сваливали, что не могло не отразиться на нервной системе бывшей красотки. Она на сегодняшний день являла собой пример ехидной, нудной и поразительно неприятной дамы, обиженной на жизнь и не любящей всех, кто к жизни претензий не имел.
– А, Малович! – сказала она, закинув ногу на ногу, от чего юбка сократилась и показала её пышные ляжки в черных чулках. – Как папа?
– Так он за стенкой у вас, – Лёха сел ближе к окну, чтобы ноги эти жуткие не видеть. – Вы ему постучите, крикните: «Как ты там Николай?», он и ответит. Стенки-то здесь во какие. Лёха раздвинул пальцы сантиметров на пять.
– Да не про того папу я! – прищурилась Карасёва. – Я про Альтова. Он же теперь тебе тоже как отец родной, да?
– Чего вдруг? – Алексей встал, открыл форточку, закурил.
– Ты закрой, – Махнула рукой Алевтина Петровна и вытащила из под стола ногу. – Видишь, чулки тонкие. Капрон. Простыну – так меня же в обкомовскую больницу не положат. Если ты, конечно, папу второго не попросишь.
– Я его раза три видел всего, – внаглую соврал Алексей. – Он меня на дух не переносит. Просто Надька моя как-то уболтала его, чтобы разрешил нам поженится. Сказала, что беременная и позориться с ребёнком без мужа не собирается. Но видеть меня он не хочет. Я тоже, кстати. Я ж не знал сперва, когда Надежду полюбил, что у неё батя – секретарь обкома. Да и знал бы, так не понял, что это такое – обком. Кто такой – секретарь. Мне по фигу. Я не коммунист. В советском строе ничего не смыслю. Живу просто, и мне хватает. Я его не вижу, он меня. И потому всё замечательно.
– Ну, тем не менее, подарочек от него ты отхватил – нам такой и не приснится сроду! – въедливо, медленно, почти по слогам проговорила Карасёва, но ногу не спрятала. – Даже четыре подарочка сразу. Назвать?
– А чего стесняться? Вам не к лицу смущение, – разрешил Лёха, пуская кольца дыма к одинокой лампочке под потолком.
– Ну глянь сам, – Алевтина ехидно уставилась на Маловича. – Сперва он тебе
подарил счастье иметь в жёнах дочку, которая для тебя у него что хошь выпросит. Потом – бац! И ты уже одновременно студент, который может вовсе не учиться. Потом – хлоп! И ты уже у нас в штате. Я, между прочим, из районной газеты семь лет пыталась сюда перепрыгнуть. Хорошо хоть успела, не померла, не сдурела в этом треклятом Камышинске. А ты, ну, прямо случайно как раз сразу после женитьбы да в областную газету с десятью классами очень общего образования. Лихо! Хороший подарок. Барский.
А две недели назад – на! Вот тебе стоквадратная квартира в обкомовской деревне. Планировка трижды улучшенная, место тихое, соседи сплошь бояре с дворянами.
– Вот, бляха, кто вам, Карасёва, шило в задницу воткнул? – нарочно громко заржал Лёха омерзительным голосом. – Да так, что аж до сердца достаёт-колет?! Ну, мог бы я сейчас бегать и трындеть всем хвастливо, что тесть меня от любви безмерной и глубокого уважения и в газету воткнул, и свободное посещение ВУЗа организовал, и хату отстегнул – какую вам в самом сладком сне в жизни не увидеть. И жену сам мне подсунул. Нашел меня через милицию и за полгода уговорил жениться на Надьке. Поскольку нет кроме меня мужиков достойных дочери в Зарайске. Одни козлы и упыри. А Лёха Малович – аристократ в двадцать пятом поколении.