Лёха зашел к отцу, сообщил новость.
– Ну, а что? – обрадовался батя. – Жираф большой. Ему видней. Поздравляю.
Это значит, что полтора года бумагу марал не впустую. Одному главному подчиняться – это уже неплохой уровень. К нам приходи сегодня. Мама пельмени слепит свои коронные. Отметим. Это шажок немаленький вверх-вперед.
Отец пожал Алексею руку и побежал Лёха в высохших кедах домой, прихватив недописанный репортаж, чтобы доконать его вечером.
Злата спала, Лариса Степановна готовила на кухне ужин, а Надежда сидела в кожаном кресле рядом с манежем и что-то выписывала из толстой книги в толстую тетрадь.
– Леший, привет, – оторвалась она на минуту. – Мама сегодня ночевать у нас будет. Мне завтра за четвертый курс последний экзамен сдавать. Литературоведение. И всё. Могу запросить ректора предоставить в деканат дипломную досрочно. И диплом получить в мае. Так что, ночь буду сидеть с конспектами, а мама Златой займётся.
– Грудью кормить? – сострил Лёха.
– Ну, юмор у тебя всё тоньше и тоньше, – сказала жена. – Поешь пойди. Мама накормит.
– Свежие ананасы? – хмыкнул Лёха.
– Тебе не нравится, что я много работаю? – странно улыбнулась Надежда. – Так и ты много работаешь. То в спорте. То концерты играете по районам. То народный театр. То изостудия. Ну и редакция ещё – дело всей жизни. Дома тебя почти нет. Помню тебя вот по этой свадебной фотографии на стенке.
– Ты учи, Надюха! – строго сказал Алексей. – На тот год преподавать в институте начнешь. Попробую напроситься к тебе в группу. Будешь мне хорошие оценки по-родственному ставить?
– Ну, вот не мешай сейчас, – сказала Надя мягко, без иронии. – До утра успею. А в свою группу не возьму тебя. Ты меня разлюбил. И это заметят наши студенты. Они-то экстерном не сдают. Те же самые и будут. А я не хочу, чтобы они видели, что любовь треснула.
– Ничего она не треснула, – Лёха покрутил пальцем у виска. – Просто мы ломимся к вершинам, но к разным и по отдельным тропинкам. Ты меня не видишь, потому как у меня работа не в квартире. А я тебя – потому, на улице тебе ничему путному не научиться и профессором не стать.
– Не хамила бы я на твоём месте, – без выражения сказала Надя.
– А я на своём месте? – бросил Лёха, выходя из комнаты.
– Алексей, иди есть, – крикнула Лариса Степановна из кухни.
– Да я поеду к родителям. Наде, да и Вам мешать не буду.
Он стал укладывать в прихожей трико домашнее, тапочки, и майку теплую, двухслойною, для тренировок зимой в прохладном спортзале.
Теща вышла, чтобы закрыть за ним дверь на ключ.
– Алексей, – она откашлялась, чтобы голос был чище. – Ты не ставь гантели свои под ноги нам. Убиться можно. Перенеси их вот сюда, за шкаф. И потом, ботинки, кеды, туфли ты упорно ставишь носком к стене. А надо – носком в комнату. Ну, ты запиши, повесь вот тут записку. Смотри на неё и делай, как положено.
Лёха гантели перенёс.
– И Вы, Лариса Степановна, напишите себе записку и приклейте её к моему шкафу. Текст записки запомните? «Я, тёща Маловича Алексея, не буду больше соваться в его шкаф и перекладывать вещи его, поскольку вещи не мои, а значит не фига мне их лапать». Вторая записка: «Я, теща Маловича Алексея, обязуюсь не убирать с полки в шкафчик зубную щетку зятя, его зубную пасту, бритву безопасную и помазок. Поскольку вещи это не мои и не хрен мне их трогать вообще». Запомните, или давайте я Вам сам напишу.
Вот носки мои черные шерстяные с белыми ромбиками где? Час искал вчера.
– Они старые, Алексей. Пахнут, сколько ни стирай. Пот пропитал шерсть. На весь дом несёт от них. Я их выбросила, а тебе купила новые. Только серые.
– Я в них три года тренируюсь. Я в них кандидата в мастера получил. Это счастливые носки. Талисман! И чем они должны пахнуть? Розами? Дайте мне ключ от вашей квартиры. Я на досуге тоже кое-что вам переложу, что- нибудь спрячу и точно найду, что не так пахнет, не по-моему. Выкину к чёрту.
– Некультурный ты человек, Лёша. Невоспитанный. Передай это Людмиле Андреевне, – тёща плавно, как многотонный пассажирский теплоход, развернулась и отчалила от Лёхи на кухню.
– Дверь закройте ключом, – крикнул Лёха.– А то сопрёт кто-нибудь орхидею из вазона.
Закрыл тихо дверь за собой и пошел к родителям. На улице было прохладно. Как и у Лёхи на душе.
– С чего бы такой холодок внутри? – пытался разобраться он на ходу. – Что там остывает конкретно? Чувства, что ли? Да нет, как будто. Надежду всё так же люблю. Да? По-прежнему? Ну, да! Стычки мелкие случаются – не без этого. Но всё в рамках вполне объяснимой напряженки. У неё куча занятий. Цель благородная – раньше закончить институт. Начать преподавать и готовить диссертацию к защите. У него тоже беготни – на троих хватит. Дома торчать натурально не успевает. Хочет, но где взять время? Только вечером. А после работы у тёщи и Нади в голове только дочь, она же и внучка. Всё и все вокруг неё вращаются. Его, Лёху, не подпускают вполне логично. У Нади материнский инстинкт сразу проснулся. До мужчин доходит, что он полноправный отец, позже. Все говорят. А он, Лёха, пока только мешает. Купать ребёнка его не допускают. Стирать пелёнки тоже. Кормить ему нечем. Таскать на руках постоянно – смысла нет. Да и правильно говорит тёща, что он весь пропитался табачным запахом, причём изо рта несёт «примой» как из ведра мусорного. Нервы потому у всех поднатужились, а в таком состоянии запросто может придуматься всей семье то, чего и нет на самом деле.