Лёха долго искал в своём шкафу свой спортивный костюм. Но нашел. Он был вчетверо сложен. Год пролежал, а потому выглядел так, будто его весь погладили «в стрелочку», которая извивалась и по рукавам и по спинке, не говоря о брюках. На них было две «стрелки» вдоль и три – поперёк.
Переоделся и нагнулся, чтобы поднять упавший почти под кровать ремень.
Он его ещё и взять не успел, как заметил почти рядом с бляхой перламутровую перьевую авторучку. Поднял. Оглядел с разных сторон и быстро понял, что видел её уже не раз. На колпачке перед самым зажимом светилась красная лаковая точка. Эту ручку хороший приятель Лёхин Володя Кирсанов, корреспондент районной Лесовской газеты, к которому они с Надеждой несколько раз ездили отдохнуть на красивом лесном озере и порыбачить, купил в Москве. Он туда ездил репортаж делать с ВДНХ. И привез её издалека потому, что ручек с паркеровским пером в Зарайске и области ни у кого, кроме высокого руководства не было.
– Ни хрена так, – вслух сказал Лёха. – А говорят, что чудес не бывает.
Он сунул ручку в карман гимнастерки, повесил её и галифе с тельняшкой в шкаф и пошел в душ.
Жизнь гражданская, похоже, началась с неожиданностей. От которых Лёха в армии отвык, потому как там неожиданности были только служебные.
– Забавно, – подумал он и стал крутить краны, добывая себе почти горячую воду. – А, может, ручка просто очень похожа? Может, из обкома она?
С этой мыслью он за полчаса и отмылся от всей скверны, налипшей на него после неминуемого дембеля.
Непривычно чистый вышел из ванной Лёха, поскольку армейская баня была только раз в неделю по четвергам, а всю неделю приходилось в ротном умывальнике холодной водой слегка освобождать туловище от пыли и грязи Они липли к поту на тренировках и в рукопашных боях на плацу, забивали поры после стапелей и ползанья на пузе в коридоре из «колючки», во время перехода вброд грязного глинистого котлована при полном боекомплекте, который тянул на дно, и от глины приходилось толкаться коленями, руками ли прикладом карабина СКС. Так что, с полны кайфом, почти продирая шкуру до дыр жёсткой лохматой мочалкой, Лёха помылся, считай, впервые за год. Вышел он в костюме своём спортивном, изрезанном глубокими полосами-вмятинами от долгого лежания под гнётом других шмоток, понимая неожиданно, но верно, что настоящий дембель пришел только сейчас. После ядрёного душа домашнего и размещения красных от горячей воды ступней в коричневые махровые домашние тапки.
– Я Игнату Ефимовичу позвонила, – доложила тёща. – Сказала про тебя. Он подойдет сейчас на пять минут. Рабочий день-то ещё не кончился.
– А оно прямо так невтерпёж меня увидеть? – засмеялся Лёха. – Я и вечером дома буду. К родителям только сбегаю, чтоб увидели мои целые руки с ногами. Минут на пятнадцать всего.
– Так ты подожди. Надя ведь тоже сейчас придет. Вот-вот, – тёща что-то раскладывала на столе, звеня серебряными ложками. – Иди пока перекуси слегка. Ехал-то почти трое суток, да?
Выпил Алексей чаю с печеньем, засыпал в рот две пригоршни изюма, а красную рыбу и бутерброды с икрой черной вроде бы как просто не заметил. Изюм разнообразный, белый, янтарный и тёмно-фиолетовый был всегда на кухне Альтовых, и традиция эта, естественно, плавно перетекла и в дом Надежды.
Звонок в дверь подкинул Ларису Степановну со стула и ничего по поводу бутербродов сказать она не успела, хотя видел Лёха, что хотела.
– Ну, Алексей батькович! Ну, прямо гренадёр! Выправка, стать, плечи пошире стали, лицо строгое, бойцовское! – Игнат Ефимович пожал Лёхе руку крепко, с приятным мужским прихватом. – Поздравляю с возвращением. Готовься. Послезавтра, в субботу не планируй ничего. Едем на дачу. Отметим увольнение в запас и готовность твою к гражданской жизни. Нет возражений?
– Мои родители едут? – спросил Лёха.
– И родители, и Андрей да Илья с женами. И маленькие дети поедут, ясное дело. А ещё Исаак мой. Эйдельман с супругой. Ничего?
– Отлично! – Алексей Малович ещё раз пожал тестю руку. Тоже покрепче. И
Игнат Ефимович ушел дорабатывать начальственный свой день.
– Надя-то когда вернётся? – Лёха закинул в себя ещё пару щепоток изюма.
Лариса Степановна глянула на часы.
– К семи примерно. Через полтора часа.
– Ну, тогда я на скорости к мамане с батей сгоняю, – Лёха обулся в кеды. – Я им тоже не сказал когда вернусь.
Бежал он быстро. Не замечая уже цветущих яблонь, слив и ранних цветов майских. Кто-то с ним поздоровался раз пять за всю дорогу. Он отвечал, не видя никого, и наконец долетел до серой родительской бетонной пятиэтажки.