Лёха сел на стул и приготовился слушать. Но главный, рассмотрев Маловича вблизи, передумал.
– Вот ты сейчас иди домой. Три тебе дня на то, чтобы вид у тебя был как у начищенной бляхи солдатской, а состояние – как у невинного ребенка, который только молоко мамино пьёт. Или я из специальных корреспондентов переведу тебя в отдел культуры, где все всегда пишут – как топором машут. Поскольку одно и тоже про нашу высочайшего уровня культуру можно писать даже в приступе эпилепсии. Иди, и чтобы в таком виде тебя даже сам Господь бог не узрел. А он, если, конечно, существует, видит всё. Куда бы ты ни спрятался.
Лёха вышел, заглянул в отдел к отцу, но ничего сказать не успел. Батя опередил.
– Э-э! Давай чухай отсюда, чтобы наши тебя не видели. Ты чего, Ляксей? Сдурел? Изо всех областных газетах республики ты – самый молодой спецкорр. Это ж особое положение. Элита. Ты, сопляк, в элите числишься!
Не позорься сам и газету не позорь. У нас поддают – да. Но «старики». Они это право десятилетиями горбом зарабатывали. И то не наглеют. А ты, я так понял, от главного идёшь. Он же вызывал тебя. Вылететь хочешь из газеты?
Давай, прыжком – за пределы редакции.
Вышел Лёха на улицу и не сразу понял, что как-то уж шибко кучно стрельба по нему пошла. Надя, тренер, главный редактор, батя… Для начала – слишком уж. Пошел к будке, позвонил Жердю.
– Гена, слышь, давай по пятьдесят граммов засандалим. Горит после вчерашнего внутри.
– Не, не хочу. Я статью дописываю для отдела промышленности. Про рудник наш. Завтра сдавать, – Жердь подумал немного. – Ты вяжи это дело. Чего с копыт слетел? Надо в люди выходить. А подшофе выйти можно только в сортир. Там всё получится.
– Ну, бляха, друг с тебя стал… – обиделся Лёха. – Как пуля из дерьма. Ладно, Хемингуэй, дерзай.
– Хемингуэй тут причём? – удивился Генка, но Лёха в это время уже вешал трубку.
Носа не было. Это он знал точно. Его загнали снимать открытие огромного памятника-монумента целинникам за триста километров в Красносельский райцентр. И ноги Лёхины отдельно от него пошли в кафе «Колос». Ну, а как без ног-то? Лёха их догнал и достигли они порога кафушки вместе. Там он просидел пару часов, залил в себя три стакана двенадцатого портвейна из автомата, который здесь когда-то давно наливал газировку. Потом посидел на лавочке до сумерек, вернулся, купил бутылку с собой и попёрся домой в настроении, при котором порядочные люди, уронившие честь, стреляются или прыгают с обрыва в глубокие воды с камнем на шее.
Надежда открыла дверь и замерла.
– Ты зачем? Зачем, Леший? – натуральный перепуг метался во взгляде её. – Нам же…Мы ведь… Скоро папа должен к нам прийти. У него для тебя есть новость. И поговорить он с тобой собирался.
– А хрена ли! – Лёха прошел мимо жены. – Побазарим. Я ж не в отрубе. Мычу ещё пока.
– Ты же терпеть не мог пьяных. И от спиртного воротило тебя. Смотреть на него не хотел и презирал, – жена держала пальцы возле губ. – Иди быстро в ванную. Горячий душ, холодный, опять горячий. И так пять раз. Потом молока выпей и два пальца в рот над унитазом. Потом я тебе шипучку сделаю содовую с уксусом. И нашатырь понюхай. Там, в чулане, сухой нашатырь кусками. В баночке от леденцов. Да я сама принесу. Не надо, чтобы папа тебя таким видел. Ой, не надо!
– Откуда знаешь вот это всё? – Лёха вошел в ванную, разделся и включил душ.
– Читала. Читаю много. Думаешь, англичане и американцы не нажираются до свиноподобия? – Надя задёрнула клеёнчатую штору, чтобы вода не плескалась по всем стенам. – Я побежала к маме. Злату отведу. Не хватало ещё ей тебя такого. Она и не узнает папу, наверное.
Долго Лёха отмокал под кипятком почти и под ледяной водой. Час, наверное.
Вышел в халате, переоделся в спальне в спортивный костюм и прямо из горлышка выпил две бутылки молока. Тут же его затошнило и до унитаза он добежал, с трудом удерживая рвоту. И, странно – стало легче. Намного. То есть превратился Алексей в трезвого. Правда лицо помялось как лист бумаги в кулаке. Надя дала ему какие-то кремы. Разрезала свежий помидор из обкомовской теплицы и натёрла обеими половинками шею и лицо мужа. Потом помазала кремами, отшлепала его ладошками, чтобы всё впиталось, поглядела издали и успокоилась.
– Папа не догадается. Если, конечно, ересь всякую нести не будешь и блатной жаргон не включишь. А так – сойдёт вроде. Ну, Леший, ты и хорёк!