– Эй, Жук, завязывай, – Нос легко толкнул его плечом. – Ты уже, блин, заколебал всех. Год долдонишь одно и тоже. Вот чего ты вечно всем завидуешь и всё под себя гребёшь? Даже если Лёху тесть в обком устроит на хорошую зарплату, то тебе какая зависть к нему? Он тебя в жизни не догонит даже если тесть у него – Иисус Христос! Ты на какие шиши машину купил, «Москвич» свой? Дом пятистенный ты, пацан зелёный, рядом с отцовским построил – где деньги заработал? В быткомбинате, что ли? У тебя там зарплата – сто тридцать рублей. Тянешь всё отовсюду, тыришь, как и батяня твой. Так что не тебе Лёхе завидовать и шило в задницу втыкать. Помалкивал бы.
– Вашу семью раньше кулаками бы звали, – добавил Жердь. – У вас дома только что самолёта собственного нет, блин. А теперь смотри: год прошел, а Чарли в чём ходил, в том и ходит. Пешком, кстати. И не в обком, а в институт да в редакцию. Девяносто рублей зарплата у него. Вот чего бы тестю с ходу и не воткнуть его каким-нибудь инструктором на триста рэ? Чтоб получше семью кормил. Хрена ему было ждать год?
– Так я сразу вместо него иду. Не инструктором. Это мелочь. Тесть меня сразу секретарём вместо себя посадит. А сам на повышение – на место Брежнева, – Лёха пошутил, но шутку поняли все, кроме Жука.
– Не, ты погодь, – Жук развернул конфету, сунул её в рот и говорил уже с акцентом больного менингитом, с трудом шевеля слипшимися от ириски «кис-кис» зубами и губами. – Лично мне по хрену, кто сядет на место Брежнева. И мозги мне не колупай насчёт тестя твоего. Вместо него ты идешь, блин! Ты скажи, кем он тебя натурально сажает в обкоме?
– Ну, ты и жлоб, Жук! Не зря мы тебя всю жизнь жучарой зовём, – Нос закурил и отвесил Жуку щелбан в темечко. – Откуда в тебе, пятидесятикилограммовом, столько зависти и жадности с ненавистью? Маленький был, тоже нас всех дурил. Конфет полкило купишь, рассуёшь по карманам и жрёшь втихаря. Мы все дни рожденья вместе отмечали. Скидывались. Покупали пирожных кучу, лимонад ящиками, яблоки, шоколад. Ну, много, короче. А ты ни разу копейки не вложил. Дома, говорил, денег не дают. Хотя для себя лично воровал и у отца лавешки, и у матери. На кино, на вату сахарную, на семечки и конфеты. Но, бляха, никому из нас за все годы на день рожденья даже коробка спичек не подарил. А мы в девять лет, помнишь, финкой резали руки и кровью своей друг друга мазали? Обозначало, что мы – это один человек. Кровью самых близких друзей созданный. Помнишь? А сейчас? Ты нас почти не видишь, наши проблемы тебе по фигу. Даже не спросишь сроду: «Как там вообще у вас, парни, жизнь?» А сам до такой степени оброс «своими людьми», что по блату, наверное, даже в сортир ходишь. Мастер быткомбината дохлого, а живёшь как председатель Совета Министров. Не тебе, блин, завидовать! Тем более, что Чарли в обком в жизни не пойдет. И ты, падла, это не хуже нас знаешь. А кусаешься как жучка из подворотни.
– Да какие мы сейчас друзья? – Жук отдвинулся подальше от Носа. – Руки резали, так просто дураки были малолетние. Сейчас живём, кто где и кто как может. Почти не видимся. Общего ничего. С тобой, Нос, и говорить не о чем. У тебя фотокарточки на уме. У меня – как свою жизнь обустроить, чтобы жить без забот, получше соседей. И пошибче вас тоже. Так я жить и умею. Сами видите. Без друзей, кровью мазанных, научился. А вы пока болтаетесь как шнурки от ботинок. Ни кола, ни двора. Хотя тоже мужики уже, не детки. А где чего беру – догадывайтесь, ломайте головы. Вот как же дружба наша? Это разве дружба? Друзья помогают друзьям. А у нас как? Я для вас делаю – что попросите. Вы – ни хрена. Толку с вас… И я вот подумал, посадит тесть Чарли наверх – и он мне тоже поможет наконец. Должок отдаст. Я ему холодильник выправил – сто лет пахать будет. Я, пока маленькие были, всегда у вас в шестёрках ходил. Сбегай, Жук, в магазин, сгоняй, Жук, стырь папиросок у отца. А сейчас я сам по себе. И живу получше вас. Отец говорит, что у взрослых друзей вообще не бывает и не должно быть. Каждому будешь должен по старой памяти… А я отцу верю. Вот Чарлюху сейчас дяденька запузырит в обком и вы его тоже хрен увидите. На приём к нему будете записываться за неделю.
Жердь поднялся, сел рядом с Жуком и медленно, разделяя слова, стал вливать ему в ухо мысль с интонацией гипнотизёра.
– Жук, сосредоточься. Начинай думать. Ты же немного умеешь мозгой шевелить. Подумай сейчас не про то, как лично ты женился на своей. Когда тебя отцы заставили. Она уже на пятом месяце тогда была, а ты слинял. Ты ж нам рассказывал сам, как её погнал. Мол, сама дура. Не знаешь, как предохраняться, значит, сама виновата и катись колобком на все четыре стороны. Или я сам придумал? Потому, что она тебе пофигу. Что есть, что нет. Трахнул между делом, да не вовремя. И влетел. А потом труханул – и в кусты. Так ты попытайся, напряги мозги свои, забитые мыслями про то, где чего спереть для себя. И подумай про то, что Чарли-то не врет. Он свою как раз по правде, реально полюбил в колхозе перед первым курсом. Да, он от Надьки слышал, кто у неё батя. Они тогда уже решили пожениться. Но он же всю жизнь у нас на глазах. И сами же все знаем, что ни мы, ни он понятия не имели, что такое обком, горком, горисполком и с чем их хавают. Ты, сучок, какого хрена никому никогда не веришь и всех по себе меряешь? Ты ни Чарли не веришь. Ни нам. Чего ходишь с нами тогда? Вон у тебя кентов в быткомбинате море. Общего много. Воруете все, обсчитываете, а потом брюхо набиваете и дома свои всякой хренью. В любовь не веришь? У самого не было, значит ни у кого не может быть? Я вот тоже полюбил и женился. Нос вон собрался семью завести по любви. Да, Нос?