Прошел сквозь комнату. Мягкий ковер глушил шаги. Положил руку на талию, провел вверх по соблазнительному бедру. Наама вздрогнула. Ритм ее дыхания не изменился, но Андрос понял — не спит. Знала, что он не утерпит и придет к ней перед отъездом.
— У меня не так много времени, — сказал он, забираясь рукой под ночнушку, чтобы огладить шелковистую кожу.
Демоница не ответила, и он почувствовал привычное раздражение, переходящее в ярость. Ее полное тяжелой злости молчание бесило куда сильнее оскорблений.
Поэтому он намеренно как можно больнее ущипнул ее за ягодицу. От неожиданности Наама зашипела сквозь зубы.
— Подвинься.
Каждый раз. Это повторяется каждый раз, как будто прошлый опыт ничему ее не учит. Как не учит и плеть, оставлявшая багровые полосы на белоснежной коже.
Она уже много месяцев не предпринимала попыток убить его. С того дня, когда он позволил ей сесть за стол с гостями, как равной.
В тот вечер он опьянел от ее улыбок, слов, взглядов. То дразнящих и дерзких, то многообещающих и нежных. Как восхитительно была Наама в своей гордости, спокойном достоинстве! Как царственно держалась! Женщина, достойная императора. И Андрос — сотни раз до того попадавшийся в ее ловушки — снова не мог отвести глаз. Желал ее так, что перехватывало дыхание, еле удерживался, чтобы не схватить, не унести наверх и там любить до изнеможения.
Грезилось: она приняла свое положение. Смирилась с его властью, готова отдаваться, ласкать, подчиняться…
Но когда она вернулась в свою комнату, сработали поставленные на двери чары. Магический сигнал известил, что Наама вернулась с оружием. И это было больней, чем предательский удар в спину.
Он так и не поднялся к ней в тот вечер. Побоялся, что убьет, если увидит в ее руках кинжал. Заперся в своей комнате и пил в одиночестве, пытаясь утопить в вине свою безумную страсть. И во всех снах, которые видел Андрос той ночью, была она. Белокожая черноволосая демоница с глазами полными неукротимого огня.
К вечеру следующего дня гнев остыл, обратившись в холодную ярость. Андрос поднялся в ее комнату, завел незначащий разговор. Демоница помнила прошлый неудачный опыт и не спешила обнажать оружие. Пришлось помочь ей. Он отвернулся, подставив удару спину, дождался нападения и легко вырвал кинжал из слабой женской руки.
— Ты заслужила наказание, На-а-ама. Как ты думаешь, что с тобой следует сделать?
Она осыпала его оскорблениями и проклятьями.
Андрос держал пленницу на экстазоне почти сутки. Множество раз подводил почти к финалу, но как только дыхание демоницы становилось частым и прерывистым, а бирюзовые глаза заволакивала паволока наслаждения, ласки сменялись обжигающими ударами. Семь плетеных “хвостов” раскрашивали манящее белое тело: бедра, ягодицы, плечи, грудь алыми полосами, а женщина вздрагивала, всхлипывала и вскрикивала, умоляя разрешить ей кончить. Клялась, что никогда больше не поднимет руку на хозяина, просила простить ее и обещала быть послушной. Но он был непреклонен.
Эта непреклонность далась не так просто. Запах ее желания, слезы на бледных щеках, искаженное от страсти лицо и искусанные губы — все это возбуждало неимоверно, заставляло терять над собой контроль. Трижды Андрос прерывал экзекуцию, чтобы намотать ее волосы на кулак и подтянуть лицо к своему паху. Юркие ласкающие прикосновения ее влажного языка дарили невероятное наслаждение. И не было большего блаженства, чем видеть ее такой — униженной, покорной, умоляющей о милосердии.
— А как же я? — спросила она дрожащим голосом, когда он кончил со стоном и рычанием в первый раз.
Он ухмыльнулся и лениво стегнул наискось по бедрам.
— Ты не получишь сегодня удовольствия, На-а-ама.
После разрядки он возобновлял наказание. В конце экзекуции, когда демоница не могла уже плакать и кричать, только тихонько жалобно хныкала, он все же взял ее. Поставил на четвереньки и вошел сзади. Врываясь глубоко в ее тело, слушая восторженные развратные крики, ощущая, как она сама подается назад, стараясь насадиться на него как можно глубже, Андрос поверил, что, наконец, обладает ею полностью и безусловно.
Но это было иллюзией.
Высокомерная гордячка не сломалась, просто замкнулась и замолчала. Она теперь редко дерзила и только злющие бирюзовые глаза все так же пылали презрением и ненавистью.