Они молчали. Выручил сигнал на врачебный обход по палатам, когда всем больным надо быть на местах. Они поднялись, оба смущенные, но лица их светились большой радостью. Девушка поддерживала его. Николай, опираясь на ее руку, сделал несколько шагов.
— А костыли? — воскликнула Соня.
Костыли и палка стояли забытые у скамейки. Соня вернулась, взяла и ликующе замахала ими над головой:
— Забыл, забыл!
Они пошли по аллее. Солнце било в глаза. В свежем воздухе опьяняюще пахли набухшие почки акаций.
Николай, опираясь на палку, отправился в свою палату. Он нес подмышкой костыли, и думал: «Хорошая Соня! Вот приехать бы после Победы вместе с нею на Урал, домой. Как мама обрадуется…» Но тут же он решил, что не надо сейчас об этом мечтать, и повернул свои мысли на другое: «Что-то сейчас делают мои ребята? Или ведут бой, или спят, или на марше навстречу опасности?» Ощущение какого-то внутреннего, пока неосознанного счастья росло в нем и росло, разжигая и без того неутоленную жажду деятельности. Хотелось немедленно побежать в бригаду, драться до падения Берлина, а потом помчаться быстрее на завод, в цех, к мартену… Он представил, как они с Соней поедут вместе в бригаду, во что бы то ни стало догонят своих. Их там встретят. Все будут чертовски обрадованы. Юрий будет доволен больше всех… Как-то он там сейчас?
Мысль о том, что Юрий любит Соню, заставила его передумать: «Поеду в бригаду один».
Лежа на койке, при обходе Николай спросил врача:
— Можно выписаться досрочно?
— Когда? Сейчас? И не думайте. Вам еще не меньше месяца надо лечиться.
— Сумасшедший, — прошептала медсестра.
Николай пошевелил ногой. Немного ныло в бедре после того, как походил без костылей. Но радостное возбуждение, которое началось там, в саду, готовом расцвесть, зазеленеть, разгоралось в нем все больше. Значит, можно ходить, раз костыли забылись. Он твердо решил уйти из госпиталя. И сегодня же.
«А как Соня? Нет! К чорту! Друг воюет, а я, пользуюсь тем, что ранен, буду тут с его любимой? Нет, в бригаду, в бригаду. Скорей на танк. А с Соней и встречаться больше не нужно».
После обеда Николай надел гимнастерку, брюки, сапоги. Повесил через плечо планшет. Взял палку. Попрощался с обожженным танкистом.
— Ты куда? — спросил тот.
— В бригаду. Хватит. Врач сказал, что не пройдет и месяца, как заживет.
— Правильно. Эх, завидую тебе. Ну, как мне показаться в таком забинтованном виде. Комбат сразу выгонит. — Он развел перевязанными руками, взял гармонь, заиграл вальс: «Ночь обнимет простор — Запоет твой мотор…» — смял вдруг мелодию оглушительным аккордом и бросил гармонь на постель.
Николай направился к воротам, чтоб выйти на шоссе и попроситься на попутную машину. Лавины грузовиков с боеприпасами, горючим беспрерывно двигались к переднему краю. «Хорошо бы — попалась машина нашей бригады».
Он твердо зашагал вперед, но его окликнула Соня. В гимнастерке, раскрасневшаяся, радостная, она сняла пилотку и, размахивая ею, догнала его.
— Вы куда, товарищ гвардии лейтенант?
— Так, просто вышел посмотреть, нет ли земляков.
— Как не стыдно, — с нарочитой обидой, смеясь, упрекнула она. — Назначаете девушке свидание, обещали пойти в кино, а сами куда-то собрались. Пойдемте в сад, там хорошо.
Она потащила его на ту же самую аллею, где, сидели днем.
Николай искоса глядел на девушку.
Шуршал под ногами песок. Палка оставляла глубокие следы на дорожке сада.
Соне стало тревожно. Она быстро села на скамью. Николай стоял перед нею. Видно, что он хотел сообщить ей нечто важное. Но он ничего не сказал, а взглянул на часы. Соня спросила:
— Вы куда-то торопитесь?
Он шагнул, к ней. На лице твердая решимость. Он хотел ей предложить сейчас же, вместе о ним уехать на передовую.
— Знаешь что, Соня?
— Что?
— Сержант Потапова, — раздался в саду голос санитарки. — Вас врач вызывает.
Соня поднялась.
— Извините, я сейчас.
Николай смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом аллеи. Он обвел взглядом тихий сад и мирные окна госпитального здания за кустами акаций. Покой наполнял этот уголок земли. И тут он услышал, как где-то, недалеко, в стороне по шоссе проходила колонна танков. Он ощутил, как вздрагивает почва под ногами, — и все решилось разом.