Автоматчики стояли на броне, напряженно вглядывались вперед, словно танк уже мчался.
Артиллерия грохотала. В лесу, перед Нейссе было тесно, как на митинге. Колонны танков стояли впритирку друг к другу. Кто-то из десантников рассуждал, посмеиваясь:
— Общее собрание Первого Украинского фронта считаю открытым. Присутствует… Мирза, пиши в протоколе: выделена дивизия регистраторов, она еще не окончила подсчет присутствующих. На повестке дня: Приказ Верховного Главнокомандующего — «Добить зверя в его собственной берлоге и водрузить знамя Победы»…
— Перестань ты болтать, — обрывают его. — Ну, чего ты душу рвешь из груди. И так уж поистомились…
Николай с любовью смотрел на своих бойцов. Он стоял, опершись на башню, и мечтал: «Изобрели бы такой совершенный радиоаппарат для каждого, чтобы можно было, как захочешь, поговорить с любым человеком, где бы он ни находился. Сейчас бы связаться быстро с заводом: «Алло! Тагил! С добрым утром! Как дела?» А потом ребятам в госпитале пару слов сказать… С матерью поговорить… С Потаповой Соней — обязательно; сообщить ей, где мы находимся, что комбригу радист нужен… Старушке, в Лацке подо Львовом, привет послать: «Как, мол, вернулась ваша дочка?». Или бойцам на Дальнем Востоке, — ничего что нет знакомых, — все свои: «Как там самураи? Долбаните-ка их заодно, чтоб уж надолго никакая война не угрожала нам, а то работы накопилось много».
«Такой аппарат дозарезу нужен, — рассуждал про себя Николай. — При коммунизме, наверное, сделают». Ему хотелось не только мысленно, но и реально ощутить живительную связь людей необъятного по размерам государства. Замечтавшись, он до мельчайших подробностей представил разговор со своим бывшим бригадиром на заводе — сталеваром Шумковым:
«— Колька! Как там дела? — строго спрашивал сталевар. — Наступает армия?
— Отлично, Иван Иванович! Уже за Нейссе пробиваемся.
— Союзников не ожидаете? Сами действуете?
— Сами, Иван Иванович! Их ждать — войны вовеки не закончишь.
— Как идет артподготовка? Снарядов хватает?
— А как же! Уже час орудия работают, и — ни малейшей заминки.
— Так и должно быть: мы все время идем с перевыполнением плана. — Сталевар покашлял. — Ну-к чо? Ладно… Да! Вот еще: Гитлера в Берлине не убивайте — его судить будем, всенародно.
— Постараемся, Иван Иванович.
— А как Европа? Рабочих-то после фашизма в живых осталось? Социализм думают строить? Смотри, Колька! На тебе ба-альшая ответственность. Ты там вроде, как наш посол…»
Юрий Малков поднялся из башенного люка и удивленно взглянул на Николая.
— Ты, что это бормочешь про себя? Николай! Что с тобой?
— Чего? — Он очнулся, покраснел, стал ощупывать свои карманы, вынул платок. — Это я так… Дай закурить.
— Я ж не курю. И весь табак еще вчера тебе отдал.
— Ну, да. Точно. Дай тогда пожевать чего-нибудь…
— Пожалуйста. Что тебе? Консервы? Сало есть, не американский шпик, украинское, настоящее. Хочешь? Сахару, может быть? Ну, пошлем на кухню за супом.
— Ладно. Ничего не надо. — Николай постепенно отделался от смущения и улыбнулся, счастливо щурясь. — Я что-то замечтался. Люблю пофантазировать…
Юрий ответил в тон ему:
— Я сейчас тоже сидел и думал. Знаешь, у меня сейчас такое настроение! Эх! — Он безнадежно махнул рукой, не сумев подобрать нужные слова. — Вот так бы начать мне полгода назад, когда в бригаду пришел. Знаешь, если мне сейчас мой прежний экипаж — Антона Ситникова, да Мишу Пименова — мы бы на своей машине прямо без остановки в рейхстаг въехали.
— У тебя и сейчас экипаж неплохой, — возразил Николай. — Ребята из госпиталя, бывалые. А сам ты…
Артиллерийский гул, стоявший над землей, чуть прервался. Через секунду орудия заговорили с новой силой, перенеся огонь чуть дальше, вглубь вражеской обороны. На реке, впереди за лесом, раздалось такое «ура», что гром артиллерии сразу всем показался тихим, как на маневрах.
— Ура-а! — подхватили десантники на танках, не в силах сдержать себя в эти торжественные минуты.
Мимо танков двинулись пехотные обозы-грузовики с боеприпасами, тачанки с катушками проволоки и телефонами, кухни, кинопередвижка. И когда показался походный банно-прачечный комбинат — две машины с баками, корытами и грудами выстиранного белья, на которых сидели девчонки с автоматами, — тогда не вытерпела танковая душа. Василий Иванович Никонов вышел на дорогу:
— Куда вас понесло? Что вам в печонки такое попало? Ишь, приспичило! Ну, куда вы поперед батьки в пекло суетесь? Стойте, дьяволята!