— Но это же не разведка, — горячо возразил Юрий.
— А ты в разведке хочешь быть? — строго спросил Фомин.
— Да, товарищ гвардии капитан! — Юрий подтянулся, закинул свой вещевой мешок за спину, в голосе его была готовность и надежда.
Иван Федосеевич встал и, взяв пальцами пуговицу на кармане гимнастерки Юрия, начал вертеть ее:
— Это из самолюбия только?
— Нет, что вы, товарищ капитан! Это самое настоящее желание, честное слово!
— Ну, хорошо. Давай договоримся. Приказы командира батальона надо выполнять. Ты технически грамотен. Какую пользу ты там на ремонте принесешь — это от тебя зависит. А я обещаю тебе, что потом буду ходатайствовать — переведем тебя обратно в разведку. Договорились?
— Спасибо, товарищ гвардии капитан! — Юрий взял под козырек и не смог не улыбнуться, повстречавшись взглядами с Иваном Федосеевичем.
Капитан крепко пожал ему руку.
— Ну, иди. Машины попутной не жди: здесь всего полтора километра, любо прогуляться по свежему воздуху. Вон тебе навстречу пехота идет, уже нас догоняет. Счастливо поработать! А насчет самолюбия — подумай, — сказал он ему вслед.
Юрий зашагал по дороге и не вспомнил о своей палке. Иван Федосеевич поднял ее, размахнулся и забросил далеко в сторону.
Приближался вечер. Безоблачное небо меняло краски, блеклая синева густела. Как только в деревню, занятую танкистами, вошла пехота, гвардейцы-десантники по команде быстро взобрались на броню машины. Моторы загудели, «тридцатьчетверки» выползли из-за укрытий на дорогу.
Десантники с танков, как с трибун принимая парад, любовались подходившими войсками. Волны серых шинелей хлынули мимо танков, затопили все улицы, закоулки. Веселый гул солдатских голосов, фырканье и гудки бесчисленных автомобилей, тянущих артиллерию, снаряжение, кухни, весь этот нестройный шум поглотил звуки танковых моторов. Появились гвардейские минометы со стройными рядами окрыленных снарядов на ажурной раме.
Николай залез на башню танка и рассматривал в колоннах возбужденные лица солдат. Он видел горящие, словно ждущие боя, глаза. Пехотинцы шли, не уставая, каждую минуту готовые броситься в атаку, стрелять, колоть штыком и сокрушать все, что помешает их продвижению вперед. Все восхищенно Поглядывали на танкистов и автоматчиков. Какой-то пожилой пехотинец лихо подмигнул Николаю, будто хотел сказать: «Молодцы, сынки! Вперед! А мы не отстанем».
«Тридцатьчетверки» тронулись. В первую минуту они словно поплыли в море пехоты, затем обогнали все войска. Николай долго смотрел назад, на колонны шагающей армии, и ему пришло в голову сравнение: вот так же на заводе, когда из мартена выпускают готовую сталь, и сверкающие потоки устремятся по желобам в ковш — попробуй остановить искрящийся расплавленный металл. И на всех машинах, на жерлах орудий, на кузовах, на ветровых стеклах, на кабинах — везде он видел слово «Родина» и заветное имя великого человека, имя, созвучное с названием крепчайшего металла.
К вечеру танки, продолжая пробивать путь наступающим армиям, сделали небольшой бросок вперед. Бригада дошла до речки, за которую отступил противник. Выставив дозоры, гвардейцы ожидали ночи.
Николай разрешил своим бойцам спать. Но мало кто ложился. Сосновый бор едва шевелил верхушками деревьев, освещенных вечерним остывающим солнцем. Стволы сосен были почти розовыми и казались живыми, теплыми. Десантники развели костер, и на огонек собрались все, кому не спалось. Танкисты плеснули в пламя газойлю, и смолистые ветви затрещали, вспыхнув ярче.
Старшина Черемных сидел в центре, лениво перебирая лады гармошки. Механик Ситников снял шлем и, гладя ладонью большую стриженую голову, рассказывал:
— …И подходит командующий армией прямо к нашему экипажу. Я докладываю: товарищ генерал-полковник танковых войск! А он говорит: «Отставить!» И руку мне жмет. «Молодец! — говорит, — Антон! Именно так надо водить танки».
— Врешь ты, не называл он тебя Антоном, — усомнился укутанный с головою в шинель башнер Пименов. Он лежал, прислонясь к плечу Ситникова.
— Молчи, Мишка, не мешай: про тебя дальше расскажу, — невозмутимо продолжал Ситников, — неважно, как ни называл, только спрашивает: «А хорошо ли стреляет ваш экипаж? Кто у вас башнер?» Гвардии сержант Пименов, — говорю я, — из Камышлова. «О, — говорит, — уралец! Добре! Где он?» Мишенька наш тут и подскакивает, руку к голове приложил, а сам ни жив ни мертв.
— Врешь ты, нисколько я не испугался.
— Ну, неважно. Подожди… «Вот, — говорит генерал, — видишь дерево?» И показывает метров этак за пятьсот березку в руку толщиной. — Ситников вытянул вперед свою большую руку. — Три снаряда разрешаю. Попадешь?» Мишенька стоит перед генералом и в затылке чешет. Известно, разве он — уральский работяга — понимает, как перед генералом надо стоять?