— Есть, — вяло ответил Фомин.
— Все части, — продолжал комбриг, — стоящие на переднем крае, предупреждены и в случае помогут Погудину прорваться на самом трудном этапе — через первую линию обороны противника.
— Если только он жив, — вставил Никонов, — они проползут хоть по самым головам немцев.
— Вот, вот, — комбриг даже как будто повеселел. — Это ж, Василий Иванович, твой воспитанник. Что же ты голову повесил прежде времени? Фомин! Обращаю ваше внимание на политико-моральное состояние вашего комбата, — закончил он, довольный, что за шуткой сумел спрятать свое угнетенное настроение.
— Потому и повесил голову, что — мой… — горячо ответил Никонов, приложив ладонь к своей груди, но тут же смутился столь расчувствованному жесту и махнул рукой. — Вон моему замполиту ни черта не делается. Чугунный человек!
Иван Федосеевич посмотрел на него внимательно, с укоризной и покачал головой.
— Эх, Вася! — произнес он. Тебе нужно, чтобы я лежал на койке и плакал, как тюлень?
Сказав, он повернулся к Соне и улыбнулся. Глаза у него серые, мягкие, спокойные и в то же время молодые. И улыбка хорошая, тоже спокойная. Такая улыбка бывает у человека с чистой и сильной душой. Он смотрит так, будто берет по-отцовски за плечи и отдает половину своей выдержки, воли, стойкости: «Ну, что ты, девушка, приуныла? Разве может что-нибудь сломить или покачнуть нас? Мы же гвардейцы». Соня сразу поверила в то, что Погудин обязательно вернется. Вот он уже подходит со своими бойцами, усталый, но веселый к лагерю. Вот направляется к штабу. Спускается по ступенькам. Она даже испугалась, что все это действительно так. Хотела попросить разрешения уйти, чтобы не выдать своей радости при встрече с Погудиным. Но не успела.
Дверь раскрылась, и вошел начальник штаба. Рослый, плотный, щеголеватый офицер с крупными чертами лица. У него были густые длинные брови, от этого он выглядел неприветливым и сердитым.
— О Погудине ничего ясного, — сказал он, не дожидаясь расспросов. — По сведениям общевойсковой разведки на всех участках наблюдатели не отмечают никаких стычек в прифронтовой полосе противника. Авиаразведка также ничего не обнаружила. По показаниям «языков», добытых вчера и сегодня нашей пехотой на переднем крае, никаких групп советских солдат немцы у себя не обнаруживали. Но один пленный, пойманный разведкой соседней стрелковой дивизии, сообщил, что в их части ходят такие слухи. — Начальник штаба вынул блокнот и заглянул в свои записи. — Будто в каком-то доме, где расположилась воинская часть «эс-эс», появился «партизан». Он якобы убил ножом одного обер-лейтенанта. Затем кидал гранаты, убил еще одного и ранил трех. Когда его стали ловить, он отстреливался, ранил еще пятерых и подорвал себя на гранатах, убив осколками двоих и ранив четырех. Вот и все.
Василий Иванович Никонов сидел и загибал пальцы, считая перечисляемые потери противника.
— Четыре убито, двенадцать ранено. Так!
— Возможно, что это и преувеличено. Пленный ссылается только на слухи, — добавил начальник штаба. — И неясно, почему речь идет об одном «партизане».
— Да-а, — протянул комбриг. — Но это погудинская работа. По почерку чувствую. Правда, Иван Федосеевич?
Фомин ничего не ответил. Соне представилось, как Погудин подорвал себя на гранатах и как его бойцы остались без командира… Она запомнила их всех шестерых Они сидели в землянке у Погудина, а Соня прибегала договариваться с радистом, как держать связь со штабной радиостанцией. Сейчас ей стало невмоготу, И она попросила разрешения уйти.
— Конечно, конечно! — отпустил ее полковник. — Я же вам давно сказал: идите к себе и отдыхайте.
Соня надела шинель и, шатаясь от усталости, еле выбралась по ступенькам из землянки. Все кругом было белым от снега. Он обильно напудрил все деревья, кусты и прикрывал землю. Сухие, колкие снежинки сыпались с неба прямо отвесно, как дождь. Кое-где из-под снега еще торчали сухие былинки, но под ногами уже приятно похрустывало.
Голова у девушки чуть закружилась от свежего воздуха и ослепительней белизны вокруг. Она решила пройтись по лагерю, чтобы подышать на легком морозце, который по-знакомому чуть-чуть начинал пощипывать лицо и уши.
Соня не заметила, как дошла до батальона Никонова. Ее догнал Антон Ситников и, поздоровавшись, сказал, что их командир очень просит зайти к нему.
— Малков? А что ж он сам?
— Он ходил к вам, — ответил Ситников и развел руками. — Ворчит, что никак не может застать вас. Вы уж зайдите. А то он что-то затосковал.