Антон Ситников купил целую пачку открыток и дал несколько Юрию. Все писали наспех по два-три слова:
«Мы вступаем в Германию!», «Привет из Германии!», «Начинаем бить зверя в его собственной берлоге».
Юрий тоже послал открытку своим родителям:
«Я уже в Германии. Ждите скоро домой. Ваш Юрик».
Потом он представил себе, как он приедет в Свердловск. Вспомнил Соню в голубом платье на выпускном вечере в школе…
Николай беседовал с бойцами до позднего вечера, обсуждая рассказанное Иваном Федосеевичем о Европе. Но так и не дождался, пока они угомонятся. Сел за стол и написал большое письмо, на завод, в мартеновский цех, с просьбой прочитать его на оперативке перед сменой. Затем длинное письмо матери. У него устала рука. Но спать не хотелось. Впрочем, никто не спал. Десантники разговаривали, делали предположения, сколько времени займет продвижение до Берлина, как будут немцы сопротивляться, как встретит мирное население. Николай уже представлял свой взвод на крыше рейхстага.
Взволнованное настроение не проходило всю ночь. Оно подогревалось то брошенной кем-нибудь фразой, то вдруг вспыхивающим спором.
— Я, орлята, смотрел в словаре. Одер по-немецки означает «или». Значит, или мы немца погоним дальше, или он от нас побежит.
— Нет, товарищ старшина, ты о легкости не мечтай. Я так думаю, что без парашютного десанта нам эту реку не форсировать.
— Дядя Ваня, ты нас не пугай. Знаем мы все германские неприступные валы — и на Днепре, и на Висле…
— Так это ж Германия! Их собственная…
Николай лег. Спать не хотелось, но он решил заставить себя заснуть. «Надо отдохнуть, чтобы со свежими силами действовать завтра».
Бойцы говорили, стараясь не шуметь, совсем угомониться никак не могли. Он несколько раз приказывал им спать — не помогало. Да и сам он волновался не меньше любого автоматчика, и сон не шел в голову.
А выспаться как раз можно было в эту ночь «почти по-домашнему». В дом, где разместился взвод, принесли соломы, расстелили плащ-палатки, сняли шинели, разулись, погасили свет. Но никто не сомкнул глаз. Николай слушал, что говорили вполголоса десантники:
— Ходил до ветру — бачил артиллерию. Пишла до Одеру. О це, сила!
— Дважды отважный Перепелица! А «катюши» идут? — спросил кто-то шопотом.
Старшина Черемных гудел из угла:
— Проснулся! Уже и пехота вся ушла. Это мы только тут лежим на соломке — ждем, когда мостик нам наведут. Эх, жизнь танковая.
— А интересно, лед на Одере крепкий?
— Какой тебе там лед? Ты видишь, как тут бедно живут: зимой даже снега не бывает вдоволь.
Наконец вдалеке ударил орудийный бас, за ним зарокотали другие.
Грохот нарастал. Словно по железному небосводу от горизонта катились тысячи танков.
— Орлята! Это Союз Советских Социалистических Республик говорит Германии: «Иду на вы!» Вста-ать!
Николай приподнялся на локте. Он с трудом разыскал электрический фонарик, оказавшийся в кармане. Включил его и тихо спросил, освещая комнату:
— Старшина, ты чего спать ребятам не даешь?
А бойцы стояли все до одного, как в строю на присяге. Николай понял, что его вопрос не имел никакого смысла. Он тоже встал. Никто не шелохнулся, никто не проронил ни слова. Орудийная канонада продолжалась.
Потом Николай распорядился:
— Ясков! Пойди в штаб и там дежурь. Как только получат приказ выступать, пулей — сюда.
Он знал, что бригада не уйдет без десанта, что, когда нужно, пришлют рассыльного из штаба за ними. Но все же послал бойца: так было надежнее.
Ранним утром танки бригады двинулись дальше и за полчаса дошли до реки. Была серенькая пасмурная погода. Кругом стояла необычайная тишина. У понтонных мостов, наведенных в полукилометре один от другого, скопились войска. В строгой очередности, в строгом порядке части переправлялись на западный крутой берег мрачно-свинцовой реки. Танки были пропущены вперед. Они осторожно прогромыхали мимо плотных рядов пехоты, обогнали колонны артиллерии и по-одному, вдавливая своей тяжестью понтоны, сползали на мост.
В это время пошел снег. Он падал, рыхлыми хлопьями, будто торопился прикрыть черную землю, мягким ковром раскинуться под ноги войскам, в сосредоточенном молчании вступающим на территорию врага.