— Я тебе по-дружески растолкую. Слушай. Когда мы брали этот проклятый Райхслау, получилось так: на площади нас контратаковали…
— Ты говори о себе. Боевые эпизоды — после, — пренебрежительно бросил Николай.
— Так дело в бою было… Ты что не даешь говорить?
— Ну, ладно. Говори, говори, — у Николая нехватало терпения.
— Так как обстановка сложилась не в нашу пользу, то я решил сманеврировать…
— То-есть — струсить…
Юрий еле сдержался, чтобы не нагрубить. Только присутствие Сони за стеной, в соседнем помещении заставляло его сохранять внешнее спокойствие. Лицо его каждую секунду вспыхивало гневом, который он с трудом подавлял. Его самолюбие еще никогда так не ущемлялось.
— Я решил отойти назад и внезапно атаковать…
— Наша бригада назад ходить не обучена. И вообще — взять город и отдавать, чтобы потом снова брать — это не по-гвардейски.
Юрий старался одновременно сказать свое и отражать нападки Николая:
— Скорость и маневренность наших машин позволяют делать самые сложные уловки. Да. Особенно на открытом пространстве, в поле. Танки вообще должны избегать уличного боя.
Николаю не сиделось на месте. Он вскочил, размахивая руками.
— Должны? Че-пу-ха! Уличный танковый бой — это высший класс. Когда ты удрал, — ты же знаешь — наши ребята хитро сделали засаду и сожгли сразу восемнадцать немецких танков.
— Я в этом городе тоже три машины противника сжег…
— «Маневр»! — перебил Николай. — Подумаешь «маневр». Конечно, скорость наших машин такая, что можно удрать от кого угодно. Но не для того они делаются у нас на Урале.
— Именно для того, чтобы использовать их возможности на все сто процентов. Я верю в высокое качество наших машин. И воюю так, как велят наши воинские уставы, — яростно защищался Юрий.
— Че-пу-ха! Уставы не для того, чтобы их, как шоры, на глаза надеть. Надо… — Николай чувствовал, что «разгрома», который он хотел учинить Юрию, не получалось. Он начинал злиться на себя и закончил грубо: — У тебя вместо ума только память работает…
— Ну, знаешь…
— Да, да, не перебивай. Ты глядишь на жизнь из своей танковой башни в узкую смотровую щелку. А ты выгляни наружу. Посмотри кругом.
— Мне только вперед положено смотреть. Я солдат.
— А товарищи твои не солдаты? Пешки, что ли? — Николай стоял прямо перед Юрием. Глаза его сверкали. В голосе звучали грозные и даже торжественные нотки. — Они гвардейцы! Сталинская гвардия! Ты вот в высокое качество машин веришь. А почему в стойкость и силу гвардейцев не веришь? Они ведь с мыслями о Родине в бой идут. А ты им даешь команду «назад»!
— Я тоже за Родину воюю.
— Плохо воюешь!
— Плохо? — Юрий тоже встал, сжав кулаки и процедил сквозь зубы: — Еще не было ни разу, чтобы я задачи своей не выполнил.
— Ты?..
Николай увидел капитана Фомина. Иван Федосеевич стоял на улице близ окна и ножом подчинивал карандаш, слушая спор лейтенантов.
— Здравия желаю, товарищ гвардии капитан! — сказал Николай. — Заходите к нам…
Фомин, не торопясь, окончил свое занятие, положил нож и карандаш в полевую сумку, потом влез прямо в окно.
— Здравствуйте! Меня Бадяев пригласил чай пить. Говорит, настоящий самовар будет. А тут, оказывается, лейтенанты спорят, кипятятся.
В душе Николай был недоволен приходом Ивана Федосеевича. Он считал, что у капитана слишком мягкий характер. «Будет заступаться за Юрия», — подумал он и решил не продолжать атаки. А Фомин, присев на ящик возле Юрия, спросил:
— Здорово тебя Погудин поддевает?
Николай насторожился, ожидая, что еще скажет Иван Федосеевич. Юрий, уклоняясь от прямого ответа, сказал:
— Он говорит, что я плохо воюю.
— А как по-твоему?
Юрий опять постарался уклониться:
— Видите ли, я не могу сам судить о своих делах.
— Ну, а все-таки? Объективно… — настаивал Фомин.
— Обо мне в газете писали…
— Писали, — не то подтвердил, не то спросил Фомин.
Юрий победно взглянул на Николая. Тот встал и заходил вокруг, сжав пальцы на поясе. Фомин, посмеиваясь, следил за ним. Он порылся в полевой сумке, вытащил маленькую вырезку из газеты.
— Прочитай-ка. Тут напечатано «Танки лейтенанта Малкова». Речь идет о твоем подразделении, о танкистах взвода, а не лично о тебе.
Николай не мог молчать:
— Этого капитана, который написал заметку, надо под суд отдать, — заявил он возмущенно.
— Почему под суд? — пожал плечами Фомин. Все правильно написано. Это ваше воображение, друзья, что тут восхваляется Малков. Ничуть не бывало. Прочитай-ка, Юрий Петрович, внимательнее.