— Опять ночь и снова ты пришел. Послушай, я не высыпаюсь! — хохотнула иронично девушка, но вздохнула, признаваясь: — Но говорить с тем, кто тебя слушает — не важно, с какой целью — мне приятно.
— Приятно?.. — вновь удивлялся Король Кошмаров, недоверчиво щурясь, машинально перебирая по чешуе своего нематериального слуги, интересуясь испытующе: — Уже не прыгаешь?
Еще не хватало этого исследователя великого, обещавшего сломать. Да как еще? В чем бы это выражалось? Валерии и так чудилось, будто она разбитая на части кукла, которую все собирают по своему произволу, да все не в том порядке.
— Тело вчера испугалось боли, испугалось исчезновения, — сдержанно отзывалась она, вставая и без опасений приближаясь к Королю Кошмаров, почти вменяя ему в вину: — Никак ты постарался? А зачем? Чего молчишь?
Если бы это спровоцировало его гнев, вспышку ярости — что угодно — Валерия бы только обрадовалась. Если этот черный дух желал, в конце концов, убить ее, то это казалось лучшим исходом всего это круга бессмысленной суеты. Но ему тоже требовалось «топливо» для своих приспешников. Побеждено зло, очевидно, растеряло былое могущество. Из-за этого он лишь недовольно скривился, оскалился, но Валерия скалилась теперь в ответ. Ее питал гнев, она еще злилась на родителей, все же слыша, как в гостиной ругаются. Дело их, у нее теперь еще своя борьба шла. И она все больше убеждалась, что наяву, а не во сне.
— Я еще не разгадал тебя, нет, самоубийство пока не входит в мой план, — Бугимен высокомерно отвернулся, глядя куда-то в окно. Валерия мерила шагами комнату, как зверь в тесной клетке, протискивалась через сгущавшиеся тени призрачных лошадей. Боли они не причиняли, только окатывали новыми волнами страха, от которых дыхание перехватывало и сердце кололо. Сердце так сердце. Все от чего умирают рано или поздно. Если жизнь пуста, если нет любви и дальнейших планов, то умереть от страха — не так уж зазорно.
— Когда уйдешь, я снова встану. Днем, — проговорила она угрожающе. Впрочем, намерение и обещание — это не действие. Отец и мать тоже слишком рьяно каждый раз твердили в порыве очередного разлада, что разведутся. Но вот опять затихали, как гром, что все дальше отстоит от всполоха молнии. Видимо, не в этот раз, снова и снова в этом круге липкой безнадежности созданных искусственно проблем. Чего им все не хватало? Что так мучило? Стоит человеку выбраться за рамки простого выживания, как ищет какие-то высшие смыслы, способы самовыражения. Валерия уже редко задумывалась о глобальном смысле всей-всей жизни, она просила оставить ее в покое, хоть забыть о ее существовании.
— Думаешь, я днем не властен над людьми? — обернулся Бугимен, скептически дернув худощавым плечом.
— Тебе обидно, что я, живя в постоянном стрессе, разучилась воспринимать страх как что-то лишнее? — издевательски протянула Валерия, облокачиваясь спиной о шкаф. — Можешь уходить… Я уже живой труп. Когда-то я умерла и просто забыла об этом, — она, сама не зная почему, добавила негромко: — Скажи, а ты боишься смерти?
— С чего ты решила, что я живой? — внезапно подлетел к ней Король Кошмаров, нависая, рыча. Решил запугать своей великой персоной. Но девушка только рассматривала его устало, как картину. По венам и артериям ее и так разносился вязкой эссенцией ужас, ноги подкашивались, а от стресса в груди теснился невыразимый вой. Но с этим тоже привыкаешь жить, как с долго зреющим, да все непрорывающимся нарывом. Человек способен слишком ко многому привыкнуть, смириться слишком с огромными потерями или хронической болью.
— Не знаю. Обычно мертвые не боятся небытия, — отвечала девушка сдержанно. — А в тебе слишком много страха. Хотя бы эти кошмары, воплощенные в черных лошадей. Тесновато в комнате становится, не находишь?
В глазах Короля Кошмаров блеснула неуверенность, он обвел взглядом комнату, глядя на лошадей, казалось, вздрогнул. Но сохранил лицо беспощадного зла, констатируя:
— Это твой страх растет.
Но Валерия не верила ему, ведь лошадей она не опасалась никогда, лишь испытывая разочарование из-за еще одной неосуществленной мечты, поэтому бесстрашно протянула руку к одному из нечетких силуэтов, который осыпался хлопьями сажи и копоти, точно сотни сгоревших единорогов. Казалось, от него доносился запах паленого мяса, или это с улицы снова натянуло дыма.
— Думаешь? А не твой ли? — скривилась девушка, обращаясь к зверю: — О… Снова они. Хорошая лошадь, грива мягка, хоть и чешуя.