Выбрать главу

Валерия задремала за короткое время дороги, сжимая прямоугольник ноутбука. Она надеялась хоть во сне с кем-то поговорить, но даже там она узрела тишину, ужасную, давящую, бесконечно ледяную. На этот раз не город: она парила в тумане над безбрежном темным лесом. Она терялась, не ощущая ни тела, ни направления. Не обреталось там ни ветра, ни четких линий предметов, только туман и пепел, точно в обители заблудших душ. И собственный голос тонул, она просила хоть какого-то движения, даже если кошмаров, но ничего не менялось, вязло в белесой дымке, точно в холодном молоке.

Лишь скрип тормозов вернул к настоящему, в котором тоже все тонуло в поднявшейся пурге. Валерия потерянно озиралась, не до конца уверенная, что сон покинул ее, казалось, она перетаскивала образы из снов в этот мир. Или наоборот, что логичнее. Но растрепанные чувства с трудом воспринимали законы навязанной рациональности.

Валерия выругалась, когда обнаружила, что в новом ее жилище лифт не работает, а ведь на вид вполне приличная девятиэтажка с кучей подъездов, длиной в целую улицу. Таксист свою помощь не предложил, да это и сделало бы чем-то обязанной. Девушка расплатилась и, теряясь в наспех собранных растопыренных пакетах и сумках, поплелась по лестнице наверх. Пятый этаж, конечно, не тринадцатый, но после подъема со всеми вещами руки нестерпимо разболелись, зато от тяжелой работы ушел озноб от пережитого.

«Плохой из меня шпион, плохой, не смогла по-тихому уйти», — с самоиронией твердила она, переставляя ноги по ступенькам. Все в ее жизни выглядело крайне нелепо, оборванно. Когда она подходила к квартире, то выронила ключи. Потянулась за ними, да уронила мольберт, отчего он заскрипел и сломался окончательно. Валерия снова выругалась шепотом, злясь на всю эту повседневность. Слезы иссякли, она боролась, плыла против течения. Но неумолимо тонула, точно туман из далекого сумрачного леса снов сопровождал ее. Мольберт отправился вскоре в мусоропровод, поломанный на отдельные детали. Хватит этой сентиментальности, хватит вспоминать каждую загубленную возможность самовыражения, тащить за собой память о сломанных мечтах. Взросление — это умение существовать и вовсе без мечты.

Она сбежала. Наверное, безответственно и жестоко. Она не сомневалась, что родители без нее продолжили ругаться, обвинять друг друга, что вырастили такого черствого монстра. Когда она скрывалась за дверью отчего дома, они дошли до того, что это она — причина их всех ссор. Просто высказали в запальчивости то, что от общей вежливости аккуратно таили от нее все эти годы. Но она постепенно сама понимала. Она — ошибка матери, причина их брака, загубленная карьера, растоптанные притязания отличницы на самовыражение. Ведь отец учился хуже матери в свое время, а потом начал изображать, будто умнее, опытнее. И это клеймо незаметно проступало под кожей дочери, разъедало ее душу. Это вечное сознание неправильности собственного появления на свет, будто она помеха, которая обязана как-то своей жизнью искупать этот промах. Хотя Валерия прекрасно понимала, что это бред, что это просто их общие подсознательные монстры не могут найти себе покоя. Однако это ничего не меняло.

Девушка окинула усталым взглядом запыленную чужую квартирку, которая явно нуждалась в ремонте. Померкшие обои стелились хрестоматийными цветочками, из деревянного окна в двойном раме тянуло сквозь щели холодом. Мебель осталась от прошлых хозяев частично старая, частично новая. То ли кто-то просто съехал, то ли кто-то здесь умер, Валерии не рассказали подробности, но ее не интересовало; сдавали вроде приличные люди, цену высоко не заломили. Хотя кто знает, какие страшные тайны скрывались за шорами их благополучия, как и у всех.

— Что ж, добро пожаловать в пристанище моего одиночества, — приветствовала она себя с театральной напыщенностью. — Отныне я живу здесь.

Но ответом ей предстала только тишина. Даже духи молчали, может, она надоела и им. Выпили ее, восстановили силу и отринули, забыли. Это к лучшему, наверное. Валерия сбежала в совершенно взрослую жизнь. Взрослая жизнь не предполагает ни добрых снов, ни кошмаров. Нормальные люди не видят цветные сны.