«А если его все-таки убили? А если он убил Джека Фроста? И… теперь мир и вовсе обречен. Что ж… Если увижу в окне волну кошмаров, тогда попытаюсь думать о чем-нибудь хорошем. Ха-ха», — рассудила Валерия, но сердце болезненно сжалось, и она поймала себя на мысли, что в этом вечном противостоянии не желает абсолютной победы ни одной из сторон.
Еще более тоскливо сделалось, когда она заметила за окном золотые нити счастливых снов. Они пронизали проспекты и дворы, озаряя невидимым светом темную ненастную ночь. «А если они его убили? Или снова загнали в подземелье? Хотя… Он, наверное, заслужил», — думала она, глядя в темной комнате на подоконник, а руки холодели, и под сердцем вила ледяное гнездо надоедливая птица тревоги. Она снова боялась себя. В висках стучало, она потерла их, но голова раскалилась, точно котел над костром. Перед глазами все поплыло от пережитого стресса. Слишком много потрясений, слишком много неопределенности.
— Ну, хватит! — крикнула себе Валерия, уже не опасаясь, что ее кто-то одернет. Она торопливо развязала баулы, раскидала вещи первой необходимости, оценила, что диван в единственной комнате хоть и старый, но не слишком продавленный, пружины не торчали. Лихорадочная суетливость перемежалась с сильной усталостью. Валерия массировала спину, с непривычки придавленную сумками и подъемом. Периодически хваталась то за голову, то за сердце, которое неприятно кололо уже как пару лет, началось после выпускных экзаменов. Ничего серьезного, просто стресс. Никаких поводов для печали! Здоровье нормальное, руки-ноги на месте. Крыша над головой, работа — все есть. И все же… никакого смысла она в этом не видела, лишь укоряя себя, что она к тому же еще и не имеет права на свою депрессию. Во всем неправильная и неидеальная, ошибка, что еще сказать. Все делает не так, все исполняет неверно, то положит вещь не на то место (хотя никакой разницы-то нет), то что-то не то купит. То принесет больного котенка с улицы. Она помнила, как слезно просила оставить лет в шестнадцать, но грянул такой ураган, что… заставили оставить там же, где нашла, в подъезде у подвала, наверное, обрекая на смерть. Призрак до сих преследовал, порой она встречала его там же, в незнакомо-знакомом городе из кошмаров. Может, там и живут все призраки, все ее чувство вины и неприязнь, что противным свалявшимся комком заменяла душу, словно там спрессовалась разбухшая под дождем подшивка прошлогодних газет, где на первой полосе скандировали: «Валерия, иди в свою комнату!» От этих слов казалось, что ее ударил под дых, вывернули.
Валерия только рассмеялась, неприязненно глянув на свое отражение в мутном зеркале, будто на чужого человека. Неправильно так оценивать себя, во всех всегда находится позитив — так убеждали все тренинги, но заставить себя чувствовать никак не удавалось. Она испытывала только безотчетную тревогу, глядя то на распростершуюся легкую паутинку сияющих нитей, то на подоконник.
«Неужели если он не придет, то я… я не хочу!» — Паника металась нестройными снами, заарканивал туман, преследовало ощущение бесконечного падения. Валерия задыхалась от неподвижности, но решительно вскочила с места, открывая ноутбук, врубая первый попавшийся трек и подкручивая громкость на максимум.
— «Вечно молодой, вечно пьяный»! — мимо нот вопила она, включив музыку и откупорив бутылку припасенного еще накануне красного вина. Песни сменялись, а она наливала себе в бокал вино, хотя никогда не напивалась раньше, пробовала только на праздники, теперь же закусывала сухим печеньем. И то ли пела, то ли выла про вечную молодость, кружась по квартире, размахивая руками, пиная наполовину распакованные сумки. И тогда она услышала знакомый голос:
— Что за дебош?
Он появился среди ночи, когда вино было выпито до половины, а слишком старая и знакомая песня «Смысловых Галлюцинаций» заслушана до отвращения. Он пришел вместе с четырьмя лошадьми кошмаров и черным песком, как обычно. И новое жилище заполнилось ароматом пепла и ржавчины.
— У меня новоселье, — улыбнулась Валерия, которая делалась совершенно невосприимчивой к страху. Она скорее радовалась, что эту долгую ночь на новом месте ей коротать все-таки не одной. Затуманенное сознание слабо доносило сигналы тела о привычных признаках приступа ужаса. Всего лишь приступ, как болезнь, как озноб при поднимающейся температуре — неизбежно, но вполне переносимо, особенно, если сконцентрироваться только на пришельце.
— Ты думала, я не найду тебя на новой квартире? — сощурился он.