Король Кошмаров, паря где-то в комнате, недовольно фыркнул, бормоча себе под нос:
— Не терплю нетрезвых. Им море по колено и никакой восприимчивости к страху. Хотя… Кошмары особенно заковыристы, если они еще в состоянии видеть сны.
Валерия обратила к нему опухавшие глаза, давясь кашлем, говоря, заходясь периодически новыми рыданиями:
— Вот каково тебе быть невидимкой? А? Нравилось? Не нравилось! Вот и решил мир захватить. Вот и мне не нравилось! Вот она я, смотрите! Не ждали? Да? Не ждали, что я тоже личность, а не собственность? — она вновь отворачивалась к стене, не ведая, куда деваться от самообвинения, но она уже сожгла мосты. — Бред… все эгоистический бред… У других проблемы похуже, поглобальнее… — она вновь поглядела на Короля Кошмаров, все плакала. — А мы два проклятых эгоиста на куске шлака. Только из таких тираны и получаются, от чужого равнодушия, от чьей-то черствости.
Дальше — как провалилась…
Проснулась она от ужасного сумбура в голове, сон был очень чуткий и неспокойный, даже не кошмары, которые открывали перед ней свою страну в минуты забвения, а именно бессмысленная смена картинок на фоне отчетливо подкатывавшей к горлу тошноты. Она проснулась от того, что пересохшие губы нестерпимо горели, отодвинула край пледа, которым накануне, кажется, не укрывалась.
Первым, что она увидела, было крайне скептическое выражение лица Короля Кошмаров, который в лучах рассвета загораживал своим черным песком окно.
— С утра пораньше… — бессмысленно пробормотала девушка.
— Могла бы придумать что-то и поумнее в качестве протеста, — осуждающе махнул он рукой. Кажется, он никуда и не уходил. То ли он насылал все эти тревожные видения, то ли просто чего-то ждал. Может быть, теперь он намеревался преследовать ее круглые сутки, не просто же так обогащался силой ее недобрых тревожных видений, все решительнее возвращался после своего заточения, так что Валерия почувствовала себя виноватой перед Хранителями.
— Хотя бы ты нотаций не читай… Чай не вампир, за порчу крови не боишься, — отмахнулась раздраженно она, испытывая едва сдерживаемую потребность обругать весь свет, но потушила ее напускным спокойствием, холодным решительным выводом из всего ее поведения накануне: — Я ведь… к смерти стремлюсь. Так или иначе… медленно убиваю себя. То бессонницей, то работой. Если страшно через подоконник, то другие способы есть, медленные. Каждый день, по капле. Мы все исчезаем.
— Исчезать неприятно, — заметно вздрогнул Король Кошмаров, непроизвольно сжимая кулаки. — Когда… — Он стиснул зубы. — Люди проходят сквозь тебя, как сквозь воздух. Когда тебя гложет зависть, почему какого-то Северянина они видят, а тебя… нет. В древности я налетал ночами, гасил свечи и костры. Их страх темноты.
Валерия рассеяно только запела Iron Maiden, болезненно шевеля спекшимися губами:
— Fear of the dark, fear of the dark. I have a constant fear that somethingʼs always near…
— Знакомый мотив. — В медных глазах отразилось непривычное оживление.
— Да? — протянула Валерия, снова улыбаясь: — А не ты их на песни вдохновлял, случаем?
— Вот на эту — я, — он кивнул и самодовольно улыбнулся, прищурив глаза, как сытый кот. Тогда Валерия заметила к своему удивлению, что клыков у него все же нет — зубы как зубы — вероятно, раньше померещилось от испуга. Пожалуй, в тот миг он выглядел польщенным и в какой-то мере счастливым. Все же след кошмарных снов и страшных сказок оставался отчетливым пластом в любой культуре, и порой в них намеренно сбегали от беспощадной реальности. Ведь что, как ни кошмарная сказка, концерты групп под стать Iron Maiden? Реальность куда хуже.
— Так и знала, — просияла девушка, нервно рассмеявшись. Неожиданное открытие ее почти беспричинно развеселило, а, может, совершенно непривычная ухмылка на лице собеседника, не злобная, а именно польщенная.
Но он скоро одернул себя, пока Валерия с охами и бессмысленными междометиями разминала совершенно затекшую шею, растирала руки и ноги, сначала вроде собираясь на работу, затем вспоминая, что на дворе воскресенье. Она совершенно терялась во времени. А излом чувств, что случился накануне, представал чем-то излишним и уж очень несдержанным. Ныне все прошло, жизнь не обрывалась, заставляя тянуть лямку дальше.