— Зачем все эти иллюзорные тающие цели? Они так бессмысленны. В них нет смысла, они не принесут ни боли, ни радости.
— Но ведь ты не знаешь меня. Для меня это важные цели, — почти рычал Король Кошмаров, но сдерживал себя, точно пес на цепи. Похоже, угрожать силой ему не позволяла самооценка, он считал, что способен сломить и одним своим авторитетом.
— Зря ты надеешься, — глухо прозвучал голос собеседницы. — Надежды нет…
Она сидела на диване, обхватив колени руками, поправляя складки бледного платья, затем устало вытянула ноги, посмотрела на замерзшие ступни с костлявыми ровными пальцами. Тело — о, эта внешняя оболочка — воспринималась чем-то отдельным по сравнению с душой, дополнением к разуму. Затем она поднялась, пересекая комнату, не замечая леденящие прикосновения уплотнявшихся черных лошадей. Кажется, с каждым днем она все больше уходила в мир призраков, все отчетливее видела их. Но на этот раз ее зацепило нечто иное.
Надежда. Надежда Короля Кошмаров.
Она плескалась золотыми свечением за завесой черного песка. Прямо там, где и живет душа — возле сердца, по центру. Валерия с интересом и одновременно скрытой завистью приближалась к этой находке, которая раньше была для нее незрима. Теперь же она отодвигала мутные завесы, точно мясистые листья в джунглях.
Король Кошмаров попятился, когда девушка вплотную приблизилась к нему и с ловкостью пантеры впилась в черный песок, из которого он сам состоял.
— Что ты делаешь? Эй! Руки убери! Не смей трогать черный песок! — голос его взвился пронзительным восклицанием, испуганным, обиженным. — Нет!!! — он поспешно отлетел к окну, хватаясь за то место, где еще недавно было слабое сияние, хрипя: — Кх-х… Больно!
— Я пытаюсь вырвать твою надежду, — яростно проскрежетала Валерия. — Ты не имеешь на нее право так же, как и я. Надежда — не для тебя! — Глаза девушки ненормально горели, на лице застыла гримаса не то боли, не то торжества. Она почти разгадала загадку. Но еще больше ее охватывало ненормальное веселье: все на что-то надеялись, даже тот, кто эту надежду обычно убивает! Только она не замечала в себе ни единого светлого всполоха.
В тот миг Бугимен схватил ее за горло, оказавшись вполне материальным, сдавил стальной хваткой нежную кожу.
— Ну, хватит! Может, так ты поймешь, что говоришь с Королем Кошмаров? Ты не имеешь права!
В голове у Валерии все смешалось какой-то несуразицей, вся жизнь пронеслась, возопила вмиг диким хором и обрушилась в дальние глубины сознания. Пожалуй, и дорожить нечем. А если наутро родители обнаружат ее хладный труп в спальне? Да они убьют друг друга от самообвинений!
И только этот страх возвращал желание жить. Только он делал по-настоящему больно, когда перепуганный внезапной выходной Король Кошмаров намеревался задушить ее, выкачать свою долю ужаса, бросить тряпичной куклой. Бились они, точно два змея, а солнце утонуло в стране сумерек.
— Ты просто маньяк, хоть и нежить. А что, если убьешь? Не исчезнешь ли совсем? Кто тебя тогда будет видеть? — находила в себе небывалые силы отвечать Валерия, скалясь в ответ, обхватывая душащую руку. Она не растворялась черным песком, для нее, уходящей в мир духов, они все постепенно обретали плоть.
Он тянул нервно воздух, уже совершенно неотличимый от древних рептилий, но спустя где-то минуту бесконечного напряжения отпустил, отшвырнул, извиняющееся говоря:
— Не маньяк.
Он отошел к стене, устало прислоняясь к ней лбом, все еще хватаясь за то место, где плескалось слабое свечение надежды. Валерия упала на диван, вдруг ощущая себя виноватой. В конце концов, кто ей давал право лишать кого-то надежды? Хоть в переносном, хоть в прямом смысле. Лишь ее зависть, что даже у такого темного существа где-то отдаленно существовало нечто, в чем он видел смысл своей жизни. А она только подсчитывала, сколько еще примерно лет коротать в этом безвоздушном пространстве, где у мечты лишь сломанные крылья осыпаются годами, точно вырванными перьями.
— Я — настоящий правитель этого мира. Я — Страх! — развернулся вновь Бугимен, раскидывая руки.
— Страх… Да, есть такое. В этом гнилом мире только все на нем и держится, — поморщилась Валерия, вспоминая последний выпуск новостей, но вновь буравила взглядом Короля Кошмаров. — Только за мой счет обретаешь свою материальность? Что же тогда не правишь?
В это время мимо окна вновь протянулись сотни золотых нитей, напоминая, что в ком-то еще теплится свет. Хотелось верить, что достигли они и мальчика с третьего этажа, может, хоть во снах ему даровали утешение и желание как-то изменить свою жизнь в будущем, стать лучше тех, кто его воспитывал. Лишь в ее окно никто уже давно не протягивал эту нить.
«Даже добрые сны меня не видят, обходят стороной. Выходит, не такие уж сильные эти Хранители. Меня не видят, наверное, потому что в меня не верят. Когда в тебя не верят, ты становишься невидимкой», — пронеслись осколки мыслей. Валерия хватала ртом воздух, а Король Кошмаров все еще злился, черный песок бугрился и нарастал, окутывал его то пиками, то волнами. Кажется, он подумывал о том, чтобы атаковать.
Валерия же ежилась то ли от ужаса, который следовал за ней неизменным параличом тела, не касаясь души, то ли от сквозняка из приоткрытого окна.
Внезапно одна из длинных нитей, как чувствительный щуп космонавтов-исследователей просочилась, перевешиваясь через раму. Король Кошмаров стоял к нему спиной, просчитался, ослепленный своим былым величием.
«Берегись…» — только успела подумать Валерия, но вслух отчего-то не произнесла. Наверное, злилась на него или же не хватило времени, чтобы полет мыслей сложился в слова. Она лишь разомкнула пересохшие губы в коротком вздохе ужаса, когда золотое сияние разрубило оковы черного песка в ее комнате и хлестнуло, словно кнутом, Короля Кошмаров.
Черные Лошади рассыпались. Он сам споткнулся, зашипев от боли, отлетел в дальний угол комнаты, выставив щит какой-то мощной магии, который тут же распался. Но сияние исчезло, отступило.
— Почему не правлю… Вот поэтому… — выдохнул он, кривясь от боли. — Проклятье… Нет!
Тогда Валерия вновь увидела, как он делается полупрозрачным, растворяется. Вот так же исчезала она, каждый день… Невидимка, неидеальная кукла-марионетка, зависимая от одобрения других. Если в человека не верить, то он исчезает или превращается в чудовище.
Валерия непроизвольно бросилась к окну, захлопнула его, грозя кулаком:
— Уходи! Убирайся! Все твои добрые сны — обман! Все обман!
Она видела зависшего в воздухе кругленького человечка, того, который приносил людям добрые сны. Но как же Валерия его ненавидела!
В каждом добром сне она видела их счастливую семью, без ссор и недопонимания. Без этой треклятой плазмы во всю стену. Они смеялись и говорили о каких-то пустяках, они не цеплялись к мелочам, не устраивали ссоры из-за пустого. И ничто им не мешало радоваться.
Но каким же ужасом оборачивалась реальность, когда сон исчезал, когда вместо веселья и радости все угрюмо посматривали друг на друга за завтраком и плелись на работу, когда вечером не могли выбрать один фильм и от этого припоминали все обиды, всех родственников до седьмой воды на киселе, кто и кому испортил жизнь. А сны вновь показывали чудесную идеальную жизнь, не подсказывая, как ее построить, где в них тот червь, что отравляет сочные целебные плоды счастья. Поэтому однажды она прокляла добрые сны.
— Ты точно ненормальная… — выдохнул тем временем Король Кошмаров, держась за руку. Там от золотого песка разлезлась непроницаемая ткань, а на серой коже пузырился как будто химический ожог от плеча до запястья. Выглядело страшновато, пусть даже не красная, а черная кровь запеклась над обугленным мясом и пленкой.
Валерия едва подавила тошноту, когда пригляделась, лишь пробормотав по наитию:
— Полярная магия, значит.
Ей самой делалось невольно больно, руки покрывались пупырышками, она как будто чувствовала чужую боль. Вероятно, он заслужил, потому что поплатился как раз той рукой, которая душила ее. Похоже, Хранители уже вышли на его след, как и обещал Джек Фрост. Но просто смотрели, чем все это закончится. Они все-таки выполнили ее просьбу.