— Но я… я все еще люблю его! Он изменится…
— Никого нельзя изменить, — отрезала беспощадно Валерия. — Он уже показал свой характер. Это не любовь и никогда ею не станет. Он ничего не знает о любви. Если бы хоть что-то знал, то не стал бы растаптывать твои чувства. Послушай, встретятся тебе другие, намного лучше. А этот… Он — бесчестный человек. Нормальные люди так не делают. Любят за поступки, а не за смазливую мордашку, — твердо и настойчиво убеждала Валерия. — И сказки о преображении чудовищ — это сказки.
— Какая подлость, — протянул насмешливо знакомый голос над ухом, заставив встрепенуться.
Рядом с ней на облачке черного песка лениво и вольготно расположился ухмылявшийся Бугимен. В целом, он не выходил за рамки приличия и не подглядывал за ней, когда не надлежало, однако считал своим долгом портить ей жизнь не только ночью, но еще и днем, возникая в самые неожиданные и неподходящие моменты. От его присутствия тут же скрутил страх, резанувший по сердцу и хлестнувший под коленями. Похоже, страх же ощущала и притихшая девочка, со стороны которой теперь доносились только всхлипы.
«Явился не запылился. Вспомнишь только о чудовищах…» — подумала с великой долей самоиронии Валерия, на миг незаметно закатывая глаза.
— Много же ты знаешь о любви, как я погляжу, — продолжал посмеиваться Король Кошмаров. Он издевался над неожиданными сюсюканьями жестокосердной девушки.
«Да, достаточно», — ответила мысленно Валерия, вспоминая весь свой небогатый опыт. Она ведь тоже однажды влюбилась, в тринадцать лет, раньше всех своих одноклассниц, но тоже безответно. Годы показали, что судьба уберегла ее от неверного выбора, но целый год она мучилась своими чувствами, словно чем-то преступным, неправильным. Слишком рано что-то открылось в сердце, кристально-чистое чувство без подтекста страстей и низменных желаний, как у некоторых. Душа ее наполнялась, точно прозрачный сосуд, но то оказалась не живительная влага, а гибельный нектар мучений.
Родителям она так и не осмелилась сказать, они на тот момент опять решительно разводились, тогда их ссоры приобретали как раз наибольший размах. Она перешла в другую школу, и больше ничего не ведала об объекте своей мучительной любви. А потом заметила его как-то раз в переулке с другой девушкой, одетой в безвкусные зеленые бриджи.
Они прилюдно обжимались и вешали друг на друга слюни, точно животные, точно две дворняги. Валерию тогда окатило отрезвляющим отвращением, кристальный сосуд разбился, и из него по юной душе растекся яд. Если кто-то считает, что подростки неспособны испытывать сильные чувства и их ведут лишь гормоны, то он ничего не понимает в жизни. Порывы большей силы она никогда больше не испытывала, только в течение того года.
Потом поглядывала на одноклассника еще в девятом-десятом классе, они даже дружили, но дальше ничего не зашло. И ей надоело ждать любви к одиннадцатому классу. На выпускном балу она дала себе четкую установку: «Вот уж сегодня я точно не останусь одна!»
И она открыла в себе недюжинную способность к беспорядочным движениям под музыку, она задыхалась и почти умирала в гомоне дискотеки. В мелькании теней ей все чудился черный человек с серой кожей и жесткими, точно оперение стрелы, волосами.
«А ведь ты видел мой первый поцелуй, поганый», — подумала Валерия, вспоминая, как из толпы выпускников положила глаз на высокого брюнета. Тогда она танцевала, глядя только на него. Знакомство без слов, в беспорядке нелепых движений. В тот вечер ей владела досада и злость, она задалась целью найти кого-то, точно соревновалась с собой.
Когда они устали от мелькания прожекторов и грохота музыки, то вышли на трассу арендованного школой неплохого кафе, познакомились, узнали имена. Валерия четко помнила, что к концу вечера, то есть, уже под утро, оставила где-то возле столика туфли, как и многие девчонки, а кафель приятно холодил раскаленные гудящие ступни, когда она позволила полакомиться сорванным с ее губ поцелуем. И он не вошел в память как сказка или прикосновение волшебства. Она даже не закрывала глаза, ей все мерещился черный силуэт, рассыпавшийся черным песком. Впрочем, она бы все равно не испытала внутреннего пожара или взрыва шаровой молнии, как об этом пишут в любовных романах. Глупые книжонки очень ценила одна из бабушек, которая, разговорившись, частенько пересказывала их сюжеты, все больше убеждая внучку, что на этих страницах нет и слова о настоящих чувствах. Да и где есть?
В тот вечер Валерия на всю жизнь разделила любовь и отношения, а поцелуй считала просто совершившимся фактом, подозревая, что такая же равнодушно-апатичная оценка последовала бы и за ночью страсти, если бы она позволила такому случиться.
Она возвращалась в автобусе уже в пиджаке того парня, ткань согревала плечи, отгоняя прохладу раннего утра. И еще три года она морочила им обоим голову, перепробовав в окрестных кафешках все виды пиццы, пересмотрев на одном диванчике кинозала все мусорные новинки Голливуда. Ночами же она частенько примерялась к подоконнику, порой воя, точно оборотень, от бессмысленности всего происходящего с ней. И однажды решила, что достаточно этого эксперимента на поприще отношений без любви. Расстались они без скандалов и сцен, через интернет-переписку. Вот так просто и без обязательств.
С тех пор календарь наматывал ниточки отпущенного срока, дни сменялись, кадры часов латали прорехи истории, не предоставляя никаких глобальных планов. Да она и не собиралась ничего строить, мысли о замужестве ей претили, стоило только вспомнить сцены между родителями. Где-то существовали иные поводы для печали, более важные, но она металась в своей ловушке для маленького зверька.
Может, поэтому боль девочки отозвалась в ней, всколыхнула что-то живое, сочувствующее. Но теперь рядом с ней парил Король Кошмаров, и дальнейшие уговоры под воздействием тени ужаса едва ли принесли бы целебный результат.
— Я не отвлекаю, не отвлекаю — усмехался он, картинно всплеснув руками. — Занятно слушать.
«Ну, точно полтергейст», — поморщилась Валерия, как будто передразнивая его. Девочка тем временем в достаточной мере успокоилась, лишь покачивалась, как в бреду, а потом ответила на звонок из дома охрипшим голосом, и спешно подхватила квадратную тяжелую сумку-портфель. Валерия закрыла за ней дверь, рассерженно прислоняясь к ней, с упреком восклицая:
— Ты же обещал! Приходить ночью!
Страх сочился по ее венам, но его перекрывало возмущение и растерянность: возможно, она именно в этот сеанс упустила возможность помочь ребенку. Возможно, удалось бы переубедить ее в глупом стремлении кого-то изменить или в намерении стать посмешившем класса. Хотя… Если человек не желает быть спасенным, то его никто не вытащит из болота.
— Ты веришь обещаниям Короля Кошмаров? — глумливо скривился Бугимен, перебирая длинными пальцами, перелетая через стол к окну и обратно.
— Я хотела бы считать, что ты — честное зло, — сдержанно процедила сквозь зубы собеседница, разочарованно отмахнувшись: — Хотя это бред по определению.
— Может, и не совсем бред, — сощурился мужчина, объясняя: — Ты изучаешь людей, я изучаю тебя, чтобы так же найти «болевые точки».
«Кто еще кого изучает», — подумала Валерия, замечая за собой странное стремление узнать лучше ее мучителя, это побежденное зло, которое в последнее время набиралось наглости заявляться в любое время.
— А если бы тебя увидели? — скорее подумала вслух, чем спросила, Валерия, кивнув куда-то в сторону двери, за нее.
— Разве не этого я добиваюсь? — рассмеялся Бугимен, почти деловым тоном добавляя: — Я, так сказать, проверяю, насколько восстановилась моя сила. Увидят ли они черную тень, ощутят ли страх.
— Ну-ну, прямо Эрос и Танатос, прости меня Фрейд, который в гробу вращается, — хохотнула Валерия.
— Забавные он кошмары видел, — тут же отметил Король Кошмаров, по всей видимости, вспоминая известного ученого. Что ж, это не удивляло, ведь счет возраста этого существа шел на сотни лет, если не тысячи. Но, кажется, он совершенно не помнил, где и когда появился на свет, обретался ли в ином качестве, кроме злого духа. Он вспоминал периодически непреходящую злобу на свет луны, и некого Луноликого, которого периодически между делом проклинал наряду с Песочником. И другими Хранителями Снов. Из обрывков фраз, обращенных скорее к себе, Валерия постепенно выуживала целостную картину запредельной части мира.