— Не сомневаюсь, — отозвалась она. — Все-таки, что тебе так на моем рабочем месте понравилось?
— М-м-м, например, в соседнем классе контрольная идет, пробный экзамен, — показалось, что Бугимен даже принюхался, точно к аромату свежей выпечки. — Я вижу, какой оттуда исходит страх. А какие кошмары я наслал накануне!
— И правильно! — махнула кулаком Валерия. — Хоть кто-то готовиться стал, наверное.
Кружением волны захватывала неприязнь к школьникам, к этим жестоким детям, которые порой мучают своих сверстников. Мелькнула мысль, а не попросить ли наслать персональные кошмары тому подлецу, который при всем классе высмеял первое любовное послание романтичной дурехи. Валерия отметила эту мысль как удачную, занесла в блокнотик возможных стратегий разговора, но сочла, что не стоит в этот раз. Еще рано.
— Опять строишь из себя непробиваемую. Я же чувствую твой страх, — развел руками Король Кошмаров, подлетая к ней, нависая. Его лицо оказалось непростительно близко, отчего Валерия невольно отшатнулась, осклабившись, но с неуверенной простотой отвечая вполне искренне:
— Да ведь… вечно так: не сдадут что-нибудь, от родителей попадет, а потом ко мне бегут жаловаться некоторые, — но вновь на нее накатывали горькая ирония и озлобленность: — Как же, все такие «непонятые» и «необычные». А мой страх останется со мной, спасибо, чужого не надо.
Король Кошмаров снова навис над ней, окутывал пологом своего песка, насмехался, упиваясь мнимой властью над ее телом и душой. Подчинена всецело и не помышляет о побеге — таков его вердикт, таков его замысел. Она, конечно, боялась. Как и положено, покрывалась холодной испариной, подкашивались ноги, колотилось сердце, стучало в висках, сдавливало желудок — вот и все признаки страха, паники и прочего, но со временем к ним можно и привыкнуть, отделить тело от состояния духа и продолжать здраво мыслить. Тело неизменно боялось, но Валерия постепенно училась контролировать его, бороться с этой вечной тревогой. Она концентрировала внимание… на самом Короле Кошмаров.
И он-то как раз сам по себе не слишком пугал. Мужчина как мужчина, разве только с серой кожей. Вся власть в его песке, в том негативе, который скрывался в ней самой, видимо, очень крепкой выдержки, раз она призвала самого Бугимена, раз ему удалось выбраться из недр подземелий, уцепившись за ее отчаяние. Но ей надо было двигаться дальше, завершать дела, работать, в конце концов. Так что Валерия решительно протянула руку, чтобы сдвинуть со своего пути нависавшего полтергейста или духа, или еще как ни назови. Но только кончики ее пальцев легонько и вежливо коснулась его груди, как Бугимен спешно отпрянул, отскочил на другой конец кабинета к окну. И завис там, скрещивая руки, точно закрываясь, напуская на себя вид мирового зла, глухо рыча. Видимо, он слишком отчетливо еще помнил, как она чуть не вырвала золотых бабочек… Сердце? Надежду? Их едва уловимое сияние заставляло терпеть каждый раз приступы страха.
Больше Король Кошмаров в тот день не появлялся, растворился, пройдя сквозь стену, ничего не говоря.
«Неужели боишься? Это загадка, и я должна ее разгадать, а ты… останови меня на краю, еще раз, еще сотни раз избавь от страха самой себя, — подумала Валерия. — Если ты страшная сказка, то я — серая реальность. Если ты кромешная ночь, то я — долгие сумерки. В этом мире возможно равновесие».
Небо наливалось сочным индиго морозной ночи. Валерия даже сочла, что эта ночь красива для очередного разговора с Королем Кошмаров. В страшных снах для нее содержалась своя эстетика экспрессионизма, который отвечал изорванным нервам. Так или иначе, но прошло уже около месяца, в течение которого она не помыслила ни разу об избавлении посредством прыжка с тринадцатого этажа. Страх сдерживал ее цепкими нитями каждую ночь, не позволяя встать на путь самоуничтожения. Валерия подозревала, что она для чего-то понадобилась ему и временное отсутствие происшествий — лишь затишье перед бурей. Не составляло труда догадаться о коварстве вечного пришельца.
Но в любом случае безупречно подобранная палитра сумерек предвещала невероятно красивую ночь, успокоенную серебристыми огнями последствий метели, что милостиво скрыла уродство асфальта и всю грязь зимнего города. Впрочем, утром такое сочетание показалось слишком бледным: выбеленный желтый свет солнца слабо расцвечивал тусклое голубое небо, точно закрашенное дешевым карандашом. Темнота же придавала оттенкам насыщенность, а сочетаниям контрастность. В ней таилось неуловимое, ее венчала тишина спящего мегаполиса, когда случайные прохожие и машины — лишь гости этого непознанного мира, где сложно судить о границах и времени. Впрочем, Валерию предупреждали, что ее игра делается все более опасной. Приходил все тот же забавный седой паренек — Джек Фрост.
Пару дней назад он вновь встретил ее на фонарном столбе возле подъезда. Он выглядел нахмуренным и обеспокоенным, начал без приветствий, слетев навстречу:
— Что же ты делаешь?
— А что? — вскинула брови Валерия.
— Ты его практически в наш мир приглашаешь! Снова! — сжал плотнее свой морозный посох парень. В прозрачных честных глазах отражалась печаль, отнюдь не детская, не стража озорства и веселья. Похоже, он в полной мере ощущал груз ответственности, который нес за этот мир. Валерия устыдилась того, что из-за ее странных сплетений восприятия, возможно, расшатывается сама ткань мироздания. Но она вела свою борьбу, еще надеясь не проиграть, счет велся не на количество выученных приемов самообороны и не боевые единицы в армиях. Поединки в ином измерении реальности. И не только за себя…
— Вы ведь Хранители. Придумайте что-нибудь, — слегка цинично отозвалась хладнокровная девушка, одергивая сползавшую на глаза сизую шапку с узором из оленей. Она уже не представляла, как выглядит, говоря с невидимкой — странная девушка в синем пуховике и почти детской шапке с помпоном. Впрочем, зимой бабушки-соседки у подъезда не сидели, а когда одна из них вышла неспешно, вероятно, в магазин или поликлинику, то собеседники понимающе помолчали несколько минут, проводили ее взглядами. И тогда Джек Фрост всплеснул руками, слишком эмоционально для ледяного мальчишки:
— Знаешь, последняя битва с Бугименом доказала, что наша истинная сила в том, верят ли в нас люди. Пусть мы для них только сказка. Но и этого достаточно. Если верить кошмарам, то они станут сильнее!
— Но в любой сказке должно быть зло, разве не так? Без него нет морали, — склонила по-птичьи голову Валерия, хотя сама не до конца верила своим словам.
— В сказке — да. Но в реальности — нет. Ты же все понимаешь! — воскликнул парень, разгадав ее неприкрытую игру. — Я вижу по тебе. Да, я тоже когда-то был слишком гордым и самодовольным. Но сейчас так нельзя.
— Так вытащи из меня тьму! — шикнула неожиданно для обоих Валерия.
— Не могу… В этом-то и беда. Спасти можно только тех, кто хочет быть спасенным, — будто повторив ее мысли, опустил белую голову Джек, вертя в руках посох. Добрые вестники не уберегли бы ее от самой себя, озорство и веселье не подсказали бы, где искать верный путь. Страх, впрочем, тоже, но от минутного веселья едва ли кто-то делался счастливее по-настоящему. Валерия скрестила руки, почти ласково прося:
— Тогда… Спасай, кого можешь спасти. А тех, кого не можешь — прости.
Джек поднял на нее полные печали добрые глаза, в них читалась сказочная вьюга, и поблескивали искры неутомимого веселья, но ныне отдаленно, точно сам он, даря радость другим, не слишком-то веселился последнее время. Может быть, каждый раз его сердце пронзала грусть, когда Хранитель понимал, что его крупицы радости тонут в океане скорби. Они лишь скрашивали временно жизнь, как мимолетный праздник, что промчится и вновь ввергает в пучину бесцветной реальности, которую надлежит жевать день за днем, как отсыревшее сено. Иного выбора нет, кто-то и в этом находил радостные события, кто-то просто был счастлив и умел любить. Но не она, потому отправляла к тем, кто нуждался в выходках неутомимого мальчишки с ледяным посохом. Она же оставалась хранителем чужих невеселых историй. Почти хранитель скорби.