«Дай веру мне в Тебя! Спаси от суеты! Прошу, нет, я молю! Иначе мне не выбраться!» — услышав глас иной, молилась впервые в жизни Валерия, глядя на редкий луч средь серых туч ее кошмаров и обыденности пут. Она однажды обронила веру в суете, теперь просила возвращения себя, чтобы отринуть весь тот груз из мусорных бессмыслиц дней. Они страдали ни о чем, они искали правду, да все не там, не в той, что отрывает от притяжения холодных миров.
Валерия встала с колен, обнаружив, как рассеялись кирпичные блики неприветливых домов, но кошмар не отступал.
«Сегодня я выйду за границу снов». — Она твердо сжала кулаки, ее звал голос, наполненный едва уловимым больным свеченьем, которые две тени забивали кровью и тьмой. Они отнимали надежду и гасили призрачный покой, они съедали редких светляков, воздушных мух печальных мыслей. И по следу сгоревших бабочек пролегала ныне дорога Валерии. Однако морок сгущался, наваливался старой песней: она шла в гости, потом вспоминала, что на поминки. Терялась-терялась средь бойлерных, вливалась в проспект, где пестрели ярким искушением немые кафе с полосатыми зонтиками. Но они терялись, когда она неведомо куда внезапно ехала в метро, и гул вагонных чудищ оглушал. Вместо стен торчали какие-то деревянные вагонетки, но уловить отчетливо ничто не удавалось. Там вместо объявления станций громкоговоритель отчетливо вещал заголовками новостей: «Упал на рельсы гражданин. А этот бросился под поезд».
На ее станции состав лишь притормаживал, и она тянулась через пропасть с электрическим рельсом. Не сны — тяжелый постоянный бред стократно увеличенной, гипертрофированной реальности: за платформой сразу же следовал не то торговый центр, не то аэропорт. Валерия снова терялась в толпах, но теперь она не просто скиталась, теперь она шла к цели, бьющейся пульсацией мира слыша тот голос. «Под пеплом, под пеплом», — метались золотые бабочки. Где-то далеко.
Валерия больше не пыталась проснуться, смыкались все линии, разрубались гордиевы узлы, как удилища свету. Она спускалась все ниже в лабиринт сна, что оказался на двоих: ведь черные лошади ей никогда не снились. Бешеная квадрига апокалипсиса, храпящий чей-то ужас, на котором восседали две безликие тени — черная и красная. Побежденное зло набирало силу, и для борьбы с этими тенями Валерия просила веры. И милосердия для всех них, когда спускалась дальше в кошмар.
Пока зеркальный мир холодных ступеней эскалатора вел ее наверх в неизвестном направлении, Валерия стремилась не потерять тот шифр, ключ, что вел ее. «Найди, найди меня!» — кричала тишина, и нет пронзительнее возгласа среди миров чужих, как будто бы века свелись единой нитью, нанизались бисеринами дней, свились в узоре анемонов и гвоздик.
Валерия бежала, теряя воздух, прижимая руку к сердцу, будто так лучше улавливался ритм, все колыханье мира, а кошмар сменялся новой нелепицей: теперь она поднималась на пятый этаж своей первой школы в класс математики. Она помнила из детства, что там еще библиотека и класс биологии. Но здесь толпились иные люди, будто бы университет. И снова падала лестница, и снова вместо нее оставалась только стремянка, да незакрепленная. И все посмеивались над испугом, будто всем привычно лазить наперегонки со смертью, глядя в колодец опадающих ступеней.
— Все это ложь! — воскликнула Валерия, и видение снова распалось, но сделалось только сумбурнее.
Она бежала через сумрачный парк, где на берегу заболоченной речки сидели люди, она же шла через узкий дряхлый мостик. И город-монстр притаился в полумраке листвы, извитый хваткой плюща. Он ждал, когда начать мучить. Валерия рассматривала какие-то монументы, задворки обратились в шикарный исторический центр, несуществующий и одновременно привычный. Глядели с ампирного сооружения задумчивые сфинксы, не расправляли крылья кошки с головами людей. Лишь гадали загадки, запутав самих себя. Но с неба пепел осыпался холодным хрусталем осколков, резал кожу снег, Валерия же в этом сценарии шла куда-то, как будто с пляжа, в легкой одежде, в белом платье. Невеста скорби без подруг… Чтоб танцевала на выжженной земле, чтобы цветы прозрачных лепестков росли под пеплом невысказанных неверных фраз, которые теряются средь лет бессмысленных попыток захватить. А что? Весь мир, весь свет? Но для чего? И за ответом вдоль петли она брела, развязывая узел виселиц. Уже не жертва, а приносящая в жертву себя…
Парк ощерился нежданным снегом, брусчатка под ногами покрывалась гололедом. Ноги мерзли, на грудь давила нехватка воздуха. Полночь вечности застыла на часах, озарявших площадь с замерзшим посреди лета фонтаном. Город засыпал снег, он притягивал тяжелые лучи королевства вечных льдов. И чтобы не потонуть в нем, Валерия зашла в помпезное здание, как гласила вывеска, библиотеки. Но на деле там оказались бесконечные архивные папки, а она зачем-то искала ненужную ей, петляя среди стеллажей. И вот осознала, что снова заблудилась без цели и назначения, а из вороха пыльной бумаги не обозначалось выхода. Мелькали случайные комнаты, в них корпели бюрократы. Здание срасталось то комнатами, то темными коридорами всех мастей.
— Скорее на лекцию, у нас сегодня лабораторка, — твердил кто-то, зазывая в класс физики через узкую дверь. — Но места всем не хватит, по очереди. Ах, нет, у нас экзамен.
Но вместо класса представал концертный зал без парт, зато с трибуной и сценой. Сюрреалистический бред заставил лишь поморщиться, звал голосами бывших одноклассников, фамилии и имена которых смешивались с прозвищами книжных героев. Лабиринт длился и длился бесконечным зданием, в котором Валерия бродила кругами. Погоня не отставала, они все пробирались по сумрачному лабиринту пыльного учреждения. Суета наяву — кошмары во сне. Глупые, пустые видения, но на этот раз из них не существовало выхода. Она никогда не выбиралась из снов посредством смерти или прыжка, казалось, реальность их плавно продолжала утренней сутолокой в метро, но там согревало, что каждый из пассажиров такой же живой человек.
Здесь лишь тени водили хороводы, мелькали пугающе искаженные образы детских мультфильмов, смеялся полосатый слон, и страусы лупили крокодилов. Но вместо смеха накатывал лишь ужас искажений, как будто в ярких масках клоунов прибыли грабители и убийцы.
— Ищи, ищи, под пеплом не найдешь, — мстительно шипела тень кровавая, и усмехалась черная. Но голос звал, и сон без пробужденья длился. Валерия сжала кулаки, отгоняя своих палачей, разметав черный песок.
Она снова выбралась в город, но на этот раз старинный. Показалось, что стало легче дышать.
Валерия едва держалась на ногах, схватившись за ограду, но тут же отдернула руку, чтобы в нее не впилась змея, в которую превратилась стальная решетка. Все предательски сыпалось, меняло свои очертания. В городе царила суматоха, все бежали от кого-то и куда-то. И по улицам носились черные лошади, много, будто выпустили целую конюшню вороных. Они забивали копытами людей, и сами ломали шеи и хребты, распластывались тушами на кривых улицах, где царил непонятный хаос.
— Это не мой кошмар. Какие еще лошади? — догадалась внезапно Валерия, встряхнув головой, совершенно не узнавая расстилавшихся вокруг нее картин и сцен. Ей никогда не снились виноградные лозы в огне, и не припоминала она античных портиков. И ни разу в жизни она не видела вулканов на горизонте, не ощущала ужас извержения. А под ногами земля гудела, падали колонны. Валерия потрясла головой, сбитая с толку.
Кошмар пугал, но выглядел чужеродным, точно посреди известного старого фильма включили пугающе яркий новый эпизод, отснятый другим режиссером. И в воздухе все заполнялось пеплом. А люди внизу не казались тенями, они бежали по улицам, хватали детей и нехитрое имущество. Валерии же чудилось, что она тоже кого-то ищет в этом гибнущем городе.
— Не твой? Говоришь, не твой? — резонировал воздух, и две тени в сопровождении бешеной квадригой коней обрушили ее в иной слой сна, где уже не обреталось четких очертаний улиц. Ее изгнали из запретной зоны, загадочной территории чужого видения, и она не сомневалась, чей это страшный сон…
Мир распадался на обломки. Она перескакивала по парящим в сумрачно-зеленом тумане островкам через пустоту. Но не боялась на этот раз провалиться в нее, потому что словно парила. Казалось, дух практически полностью отделился от тела, сделался легким. Страх покинуть земную оболочку практически не ощущался. Но болью пронзило возвращение в свой кошмар, в свой извечный сон, когда на одном из островков без начала и конца парила ее квартира на тринадцатом этаже. Она подлетела и постучала в дверь, она слышала за ней голоса родителей, и потому продолжала стучать и стучать, глотая горечь восклицаний: