— Я-то повелся…
— Сорвалась я случайно, — дрогнул голос Валерии, отчего она крепче прижалась к Королю Кошмаров, точно искала защиты и оправдания своему поступку: — Честно.
— Глупость какая! К чему ты призываешь? — отстранился он. Вновь ярче проступили черные тени, вновь они нашептывали ему неверные решения.
— Жить! — воскликнула Валерия с надрывом, будто он падал в бездну, а она не имела сил удержать. — Ты бы мог быть по-настоящему полезен, и не исчезать. Твоя власть убивает тебя вместе с «подданными».
— Это все… сказки. Против своей природы не пойдешь, — отмахнулся он, но лицо его исказилось, точно у маски трагедии. Тени тянули за невидимые нити, тени мучили его образами кошмарных лошадей, не давая ответов.
— Природы? У всех есть выбор! А как же золотые бабочки? Что это тогда в твоей душе? Ты не смерть, ну, а природа… она у всего двойственная. Можно и выбирать, — взывала Валерия, подходя к нему, точно рассчитывая тягаться с этими жадными монстрами.
— Выбирать… А ты ведь… Не боишься, — удивился Король Кошмаров, оживляясь: — Ты же совершенно не боишься меня! Как ты меня все еще видишь, если ты не боишься меня?
— Может, я просто не хочу, чтобы ты исчезал? — вздрогнула Валерия, уже не скрывая слез, прижимая руки к груди, чтобы унять штормящее сердце. — Хранителей Снов тоже никто не боится. Вспомни! Вспомни то, что мы оба видели прошлой ночью! Ты же помнишь это! Я не хочу, чтобы ты исчезал! Вернись! Пожалуйста, вернись! Вернись из-под пепла!
И она в исступлении покрывала поцелуями его лицо, губы, щеки, горячими прикосновениями, живыми, словно бы желала доказать: они не умерли тогда, и пепел не засыпал их навеки. Он же стоял в ступоре, точно ему открылось нечто, точно обрушился целый водопад видений. Губы его неуверенно шевельнулись, как в трансе:
— Помню… Я… я умер однажды. И проклял надежду…
— Да, твое проклятье — это черный песок. Но надежда осталась. Ты ее видел! — почти навзрыд твердила Валерия, цепляясь за яркие нити, что протянулись от сердца Короля Кошмаров, проросли из золотых бабочек, отогревая и ее. И черные тени исчезали навек, распадались иллюзиями.
— Что ты со мной делаешь! Больно! Жжется! Я таю! — он вновь попытался отпрянуть привычным жестом, однако она не позволила, обнимая его, точно согревая своим человеческим теплом. О, как мало его! Как много страха вне этого тепла, которое порой способно отвернуть от жадных когтей тьмы. И эти два постылых силуэта ныне растворялись, а бешеная квадрига убиралась прочь, тени коней обретали покой. Растворялся неразгаданный для него собственный страх, потому что он вспомнил тот день во всех деталях. Это читалось в его широко раскрытых глазах.
Он тоже видел гибель города, память причиняла нестерпимую боль, но от нее золотые бабочки взметнулись и засияли ярче прежнего. И черный песок боли больше не гасил их. Его сон, его воспоминание… Его светлые сны о временах, где цвели анемоны их любви. И где они погибли.
— Нет… Это просто надежда в тебе становится другой. Живой… — Валерия успокоено гладила его волосы, едва не падая от обессиливающей безмятежности, но грустно вздыхала: — Только мой путь — остаться в этой темноте… Этой мой метод, я не рассказала: сначала сделать больно, довести до самого дна, до самого дна тебя самого, изучить до мелочей. А потом вытащить на свет. И отпустить. Он сработал уже несколько раз. Мне же суждено оставаться в этой темноте, потому что никто не способен вытащить меня.
— Раз тебя не вытащит никакой свет… — улыбнулся он, обнимая ее. — Этим займусь я.
— Попробуй, придумай. Я буду рада, страх, — прошептала Валерия. — И вот опять утро.
И вновь по их договору наставала пора прощаться. Пусть он вспомнил, кем являлся, но он не воскрес, не сделался снова человеком. Ведь умирают все только один раз. Валерия лишь удивлялась, кого же видела тогда в его сне, почему та несчастная девушка так напоминала ее саму. Но загадка терялась в веках, в сплетениях нитей мироздания.
— Я… Я тебе это никогда не забуду! — на прощание не находил подходящих слов Бугимен.
— Вроде благодарность, а в твоем исполнении звучит, как угроза, — рассмеялась Валерия, как обычно. Как в те дни, когда они спасали друг друга от отчаяния.
— Ночью я вернусь. И буду возвращаться постоянно. И днем тоже.
— Так возвращайся… Я снова буду ждать!
***
И он возвращался, каждую ночь они говорили, возражали друг другу. Но постепенно догадывались, что это уже не слишком похоже на вражду, вернее, совсем не похоже. Что-то в этом мире пришло к своему равновесию, что-то нашло иной путь, хотя бы среди Хранителей Снов. Добрые сны с тех пор лечили истерзанные души и стояли на страже мирного покоя детей. Кошмары же видели те, кто их заслужил.
Видел кошмары бритый маньяк, заключенный под замок лечебницы-тюрьмы. Он наносил на кожу отметки о каждой своей жертве, и эти короткие шрамы покрывали всю его бледную кожу.
Последними словами клял в карцере тюрьмы тревожные сны одноглазый бандит, который почти без причин убил своего старшего брата. (В кошмарах последний являлся слишком живо).
Видел кошмары жестокий пират на далеком тропическом острове, обрекая на казнь и страдания несчастных пленников. Ему являлась скорая смерть от ножа и образы прогнившего прошлого. «Это безумие! Я тебе уже говорил, что такое безумие?» — твердил он, но Король Кошмаров лишь усмехался. Он-то знал. И знал, что круг безумия реально разомкнуть, отныне знал. Благодаря Валерии две черные тени больше не преследовали его. Пусть черный песок и оставался его верным оружием, но и оно нашло свое применение в качестве заслуженной кары.
И так почти каждому являлся он, чья совесть была чернее дегтя в этой жестокой реальности. Для них сны делались наказанием, ловушкой за деяния. А все их замученные жертвы уже в ином мире созерцали чудесные видения вечного покоя.
Лишь Валерия с тех пор не видела никаких снов, только тень Короля Кошмаров, не всегда догадываясь, что наяву, что в видениях. Сам по себе он не казался пугающим, особенно, в ореоле пепла, истинную природу которого ведала только она. Такую цену она заплатила за победу в этой игре. Хотя, наверное, они оба не выиграли, зато заставили друг друга смотреть иначе на вещи. Валерия отчетливо понимала: она хочет жить. Она любила, и нашла покой в своей душе, помирилась с родителями, которые вскоре встретили тех, с кем оказались по-настоящему счастливы.
И у матери, и у отца вскоре образовалось по новой семье, где родившиеся дети не слышали ссор и криков, где царил мир. Валерия искреннее радовалась, созерцая, как их маленький мир приходит в свое равновесие. Пусть и такой ценой. Жаль, что не вся планета, иссеченная новостями о страшных событиях.
Но приходилось мириться со скорбью. Валерия несла ее, впитывала, и оттого ее окутывал серый песок, которому вскоре дивились и Хранители Снов, предрекая, что после смерти она станет одной из них. Хранителем Скорби, духом, что приходит на помощь тем, кому уже не помогут радостные сны, тем, кто утешает, даря покой.
А Король Кошмаров, в целом, отложил планы по захвату мира до иных времен. Он больше не желал власти, а болезненно стремление быть для кого-то видимым и осязаемым успокаивалось каждый раз, когда он приходил к Валерии. В его душе тоже настал покой.
— Ночью я вернусь. И буду возвращаться.
— Так возвращайся… Я снова буду ждать!
Так заканчивались их диалоги раз от раза, их встречи. Шли годы. И однажды настал тот день, когда он бы вновь вернулся. А вот она — нет, она уже не сумела, потому что жизнь человека, словно анемон, хрупка и недолговечна.
С тех пор ее не хватало, сделалось пусто. И он вскоре признался себе, что, вопреки своей сущности, видит светлые сны, где она представала снова живой, как совсем недавно, как тысячи лет назад. Счастливые сны Короля Кошмаров — абсурдно, но невыносимо горько.
— Больше никогда?..
— Мы скоро встретимся… — шумом ветра доносился ее голос.
И различался силуэтом средь туч, прозревших лучами солнца, новый добрый дух в сером оперении и с золотой розой в руках, символом их новой надежды.