В конце речи, я уже крепко держал ее в своих руках, нависая, обволакивая.
- Что скажешь, жена моя, насчет блинов и пельменей? - я уже глубоко вдыхал ее аромат, целовал тонкую шею, лаская руками спину, бедра, задирая мешающую юбку.
- Ммм, нужно подумать, - томно произносит малышка и добавляет, - мне кажется мое настроение еще недостаточно подходящее.
- Да? - притворно удивился, ловя ее сбившееся дыхание. - Сейчас все будет.
Стянул ее трусики, за ним платье и лиф, любовался ее телом и, раздеваясь, сообщил:
- Начнем с блинчиков и я подойду сзади, - ее глаза сияли предвкушением, а губки приоткрылись в ожидании.
Она сама развернулась ко мне спиной и прогнулась, как кошечка, обожаю свою понимающую супругу.
Не стал терять время на прелюдии, просто размазал ее соки по складочкам и медленно проник в ее такое желанное тело. Люблю этот момент, как она ловит кайф от моего проникновения, выгибаясь сильнее, соблазнительнее и так стонет, что невольно делаю сильный выпад. Новый сладостный стон, который резонирует с моими ощущениями неги в ее теле. Она так сжимает меня, когда ей особенно хорошо, что удержаться невозможно. Еще несколько быстрых, сильных толчков, а потом медленные, тягучие. Я любуюсь ее узкой спинкой, ее изгибами, - само совершенство. Целую, не прекращая медленные скольжения, мне так хорошо, что сдержать себя стоит больших усилий. Моя жена стонет, требует быстрее, сильнее, ругается, когда я продолжаю неспешно наслаждаться каждым миллиметром ее сокращающегося лона. Она подается навстречу, пытаясь ускорить наш темп.
- Кнопочка моя, не спеши, а то блинчики не прожарятся.
В ответ услышал нечто неразборчивое и гневное, а потом плаксивое.
- Похоже, пора переворачивать.
Я покинул ее тело, а девочка моя, разочарованно простонала. Перевернул ее лицом к себе и усадил на столешницу. Широко развел бедра:
- Какой сочный розовый блинчик, очень аппетитно.
Ее смех сквозь стон потерялся в наших ощущениях. В этот раз не стал медлить, вошел во всю длину и сразу задал такую необходимую нам скорость. Где-то что-то грохнулось, но нам было не до чего. Ее сладость была моей, моя мощь была ее. Я крепко держал ее, вбиваясь до острого наслаждения ее и моего. Чувствовал как ее лоно сокращается вокруг члена, усиливая мой оргазм.
Она обвила меня ногами и руками, плотно прижимаясь всем телом, обнял мою малышку крепче, покидать ее, разрывать контакт не хотелось.
- Люблю тебя! - шепнули в унисон друг другу.
Я чувствовал ее улыбку, моя солнечная девочка.
- Кажется блинчики удались на славу, с начинкой.
Почувствовал, как она трясется от смеха.
- На очереди пельмени. Ставим кастрюльку? - спросил я через некоторое время, за которое мы пришли в себя и Кнопочка моя зашевелилась в моих руках.
Бонус. Лео и Настя
Леопольд, лежал под капельницами который день подряд и думал, думал, думал. После нескольких дискуссий с Михаилом Аркадьевичем, что бил наотмашь словами, жестко припечатывая, раздирая в кровь старые раны, на которые я накладывал заплаты из цинизма и жесткости, было о чем поразмыслить.
- Доктор, Вы - садист, знаете об этом, - медленно признался в своих чувствах Михаилу Аркадьевичу после сегодняшнего сеанса.
- Иногда я вижу, что простые методы не подходят и приходится использовать экспресстерапию, пусть шоковую и болезненную, зато быстрый и качественный результат гарантирован. И ты прав: я люблю свою работу.
Михаил Аркадьевич улыбнулся добродушной улыбкой, но у Леопольда, легкий озноб прошел по коже. Да он просто душка. На его шоковой терапии я плакал как ребенок, потому что сердце кровоточило, и во рту стоял привкус железа, мне казалось, что доктор выворачивает мне мозги, задавая с виду простые, но жестокие вопросы. Заставляя отвечать глубоко и честно. Как только он видел, что я пытаюсь увернуться от собственной боли, он тут же копал глубже, заставляя меня рвать невидимые жилы.
Настя приходит ко мне каждый день, сидит рядышком, но комнате всегда есть кто-то третий, из-за кого ей спокойнее находиться рядом. Она не горит желанием говорить, поддерживать беседу с тем, кто был так мстителен и безжалостен в своем эгоизме и, тем более не хочет быть со мною ни сейчас и ни когда-либо в будущем, но я не отступлюсь. Не теперь, когда вел задушевные беседы с чудо-доктором.
Она сказала, что ее любовь перегорела, опала пеплом на асфальт, когда я ее высадил на пустынной трассе. Я делал ей больно не раз и не два. Вообще удивляюсь как ее сердечко сохранило ко мне теплые чувства за все это время. Наверное, методы доктора небезнадежны, раз я смотрю на нее, любуюсь и внутри не вскипает ни злость, ни ревность и нет ощущения, что если подпущу ее ближе, под кожу, вплотную к заветной дверце в сердце, то мной воспользуются, предадут, бойко топнув ножкой на тонком каблучке.