Тогда, в те годы перед переходом, я уже ощущал прикосновение праздности к своей душе. Мне уже случалось испытывать приступы лени или даже уверенности в собственной неуязвимости. А я слишком хорошо усвоил, что такая уверенность ведет лишь к одному итогу - окончательной смерти. И леди Судьба услышала мои безмолвные мольбы, указав на скорый переход в этот мир, который станет мне домом. Ненадолго, может на жалкие века, а может на тысячу-другую лет, но уж точно не навсегда.
И вот, по трактам разрушенных стран стал прогуливаться странный полукровка-наемник. Сейчас, ощущая собственное «логово», как новую шкуру, я могу с уверенностью заявить и признать, что не дальнейшее - стало благом, а вот это жалкое десятилетие вечного скитания бродяжкой...
И все же... удивительно, но первыми особо яркими картинками вспыхнули не наемничьи дни, а то, что случилось много-много позже... Когда лорд Амадей Кеанод и подумать не мог о карьере наемника и убийцы...
Как все-таки печально, что боль въедается в нашу память намного глубже, чем редкие проблески счастья. Боль мы смакуем, даже если и думаем, что хотим ее забыть. Вот и я, уподобившись слабому, сломленному женскому началу, первой поднял из памяти картины собственной агонии...
***
Кап...
В гулкой, чуть звенящей тишине камеры этот звук звучит особенно громко. Он даже дополняет звон тишины. Красиво!
Кап...
Еще одна капля, более мелкая, чем первая. Она срывается и неимоверно долго падает в большую чашу. Не открывая глаз, он чувствует, как вздрагивает его кровь в чаше, рябью принимая в себя еще частицу плоти.
Кап...
Капля срывается с правой брови, частично растеряв влагу, оставив след на коже.
Кап... кап...
А это уже с волос, и уже в другую чашу.
Вжж...
Долгий скрежет адаманта о ребро. Любое движение на этих крючьях, вмурованных в потолок - и именно этот крюк начинает протяжно выть, чуть ли не выжигая искры из кости. Ребро уже деформировалось, изменившись под постоянным давлением веса тела.
Кап...
Скрип цепей, которые иногда являются, оживляя, заставляя вспомнить, еще жив. Чуют, гадины, что внутри этого куска мяса, дремлет сила, а вытянуть ее не могут. И не смогут.
Губы дрогнули в улыбке против воли.
Кап...
Теперь капля сорвалась из разодранного рта.
Сколько он уже здесь? Неважно. Нет, стоп! Важно! Нельзя терять связь с реальностью. Так сколько? Дааа... больше тридцати лет. Всего лишь...
Кап...
Пение тишины нарушил удар светлой магии. Тяжело, невыносимо громко лязгнул большой затвор на двери его камеры. Сколько его не открывали? Больше месяца... Да, точно больше месяца или как тут говорят «оборота», он слушал тишину.
Неужели его ждут новые пытки? И это спустя столько лет? Занятно...
Кап... кап...
Дверь медленно открылась, почти без скрипа. Еще бы, такое количество адаманта! Без магии ее не открыть, да и с ней металл плохо поддается приказам.
Первым в остатки носа ударил аромат страха! Липкий, живой, манящий, дразнящий. Еще не ужас, но он-то знал, как легко вырастить из него ужас. Конечно, стражи его тюрьмы были простыми людьми. Магами, но людьми! И боялись... Ах, как они боялись.
В камеру почти бесшумно вошли двое. Глазами он не мог их видеть, да и не желал этого. Зачем? И так ясно, что это Паладины. Ни крупицы страха, а только превосходство! Как же, ведь это их орден поймал его. Победители. Хозяева положения. Но, он то чувствовал, что у одного за маской невозмутимости и высокомерия клокочет детское любопытство. «Что же там за монстр, висит на цепях, почти под потолком?!»- так и читается в воздухе. Вокруг кожи мальчишки.
Да, мальчик, тут висит монстр! Гордись, ты, наверное, лучший ученик, раз тебя допустили до главной игрушки!
А вот более старшего Паладина он не смог припомнить. Возможно, когда его пленили, этот мужчина был еще в послушниках, без посвящения? Да, возможно...
Они перекинулись несколькими фразами. Пленник не прислушивался. Человеческая речь окончательно разорвала музыку тишины, почти лишив привычного спокойствия. Старший Паладин, наконец, подошел к кругу, который регулировал длину цепей. Его движение - и цепи резко вздернули пленника вверх, еще выше к потолку. Крюки, казалось, вот-вот выломают ребра, да и не только их. Но пленник никак не отреагировал на подобное зверство.
Простой человек мог бы решить, что на цепях висит труп мужчины. Но, Паладин не был «простым», а жаль. Паладин перестал крутить круг, но цепи все равно раскачивались. Мальчишка, коему и семидесяти не было, с жиденькими мягкими усами над тонкими губами, поспешно принялся заменять чаши, почти заполненные кровью, на такие же, но чистые и пустые. Кровь с пленника в это время капала на невидимую воздушную подушку, сразу под телом. Стоило мальчишке сменить посуду, как подушка пропала, аккуратно слив каждую каплю в чаши.