— Почему ты смеёшься?
— Потому что твой ответ смешной.
— А вот и нет! Я серьёзно.
Вдруг музыка оборвалась, и в дверях показались Джамаль и Элоиза с бледно-розовым тортом на руках, распевая старую как мир песенку:
— С днём рождения тебя-а-а-а… С днём рождения тебя-а-а-а… С днём рождения, дорогая Дебора-а-а-а! С днём рождения тебя-а-а-а.
На торте красовались восемнадцать зажжённых свечей, отбрасывая медные блики на ангельское лицо Элоизы. Надпись гласила: «18 лет — Дебарра».
Придётся смириться: у меня в жизни никогда не будет идеального момента.
Танцевавшие столпились вокруг плотным кольцом, в центре которого стояла я. Глубоко вдохнув, я встретилась взглядом с Виктором — этими живыми, искрящимися глазами — и, загадав желание, задула свечи изо всех сил.
В темноте послышались «ура», включились лазеры, музыка, а Джамаль разрезал торт серебряной лопаточкой.
— Можно поинтересоваться, какое желание ты загадала? — прошептал Виктор мне на ухо.
Его лёгкое дыхание словно яд, от которого мурашки бегут по коже.
— Да.
— И какое?
— Чтобы маме стало лучше. Чтобы она была счастлива.
Виктор невозмутимо уставился на меня. Даже не улыбнулся. Казалось, он прямо из кармана достаёт орудия пыток: открывалку для консервных банок, скальпель, иглы, щипцы, чтобы вскрыть мой череп и понять, как устроен мозг. Вот какое было ощущение от его взгляда.
— Держи! — Элоиза возникла из ниоткуда с огроменной тролльской ложкой для супа и заставила меня попробовать клубничный торт, вымазав мне рот кремом. Джамаль протянул салфетку.
— М-м-м-м-м-м, с марципанами!
Элоиза кормила меня силком.
— Его испекли на заказ в кондитерской на углу. Убийственно вкусный, правда? Хотя вот к орфографии имеются претензии, не так ли, Дебарра?
— Да плевать. Он же кондитер, а не учитель французского. Отдай остатки этого куска другим гостям, а мне оставь весь торт.
Мы расхохотались.
Согласившись на ещё одну рюмку водки, я снова начала танцевать. Мир вокруг подпрыгивал и качался со мной в такт. Я чувствовала себя на волшебном корабле, отправившемся в путешествие во взрослую жизнь, — я плыла, уворачиваясь от рифов и порывов ветра, готовясь выйти в открытое море. Надеюсь, паруса унесут меня туда, куда я хочу, пусть пункт назначения до сих пор неизвестен. Чтобы забыть эту деталь, я танцую.
К половине четвёртого утра от меня остались лишь затуманенный разум и намозоленные ступни. Квартира наполовину опустела.
Виктор разговаривал с двумя парнями в татуировках. У одного из них на шее красовалась паучья лапа.
Элоиза покинула место преступления в компании Эрванна.
— Вы двое такие милые, — промямлила я.
— Дело во мне или тут пол кривой?
— Дело в тебе.
Вдруг появился Джамаль, размахивая в воздухе свёртком, обёрнутым в розовую бумагу и перевязанным фиолетовыми лентами.
— Мы забыли про подарок!
— Чёрт! Подарок!
Стоявшая уже на пороге Элоиза вернулась.
— С днём рождения!
Свёрток весил тонну.
Внутри оказались книги.
Блокноты.
Бронь отеля, из которой я ничего не поняла, и…
Билет на двоих в Лондон!
— НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!
— Да-а-а-а-а-а-а!
Я опешила:
— А с кем я поеду?
— Да с кем захочешь! — воскликнул Джамаль.
— Вы с ума сошли?!
— Не так, как ты, но стараемся соответствовать, — засмеялся Виктор.
Я по кругу всех расцеловала. Элоиза чуть не задушила меня в объятиях, Эрванн заговорил со мной первый раз в жизни, Джамаль чуть не переломал мне рёбра, а Виктор… прикоснулся к моей щеке лёгкой щетиной.
— Мы не знали, какие у тебя планы на лето, так что решили забронировать всё на конец августа, — пояснил Джамаль.
— И правильно сделали. У меня нет планов на лето.
— Что? Как?! Быть не может?! Шутишь?! Невозможно! Бред!
Даже Эрванн добавил в эту вереницу возглас возмущения. Как же они не понимают, что не всем повезло иметь образцовую жизнь, без сучка без задоринки, в которой примерные родители планируют летние каникулы на три года вперёд.
Следующие шесть минут я чувствовала себя Золушкой на балу. Посыпались приглашения: «Поехали со мной в Куршевель», «Мы можем поехать на дачу к Эрванну в июле»…
Только Виктор молчал. Я повернулась к нему.
— Я уезжаю в Штаты через несколько дней после последнего выпускного экзамена, — оправдывался он. — На полтора месяца. С мамой.
Я впилась ногтем большого пальца в фалангу указательного: боль усмирит рвущуюся наружу печаль.