— Пойми меня, — сказала она серьезно и грустно. — Вот вы, мужчины, часто говорите о своем одиночестве, это так смешно, вам никогда не понять, что такое подлинное одиночество, как может быть одинока женщина. Просыпаться ночью и чувствовать, как стены идут на тебя и… В общем, не будем говорить о грустных вещах. Итак, если ты скажешь нет, я откажусь…
Что я мог ей сказать? Она замолчала, потом я услышал гул самолета и понял, что это и есть ответ. Никогда ни одному из нас: ни мне, Рустаму, ни мне, Сеймуру, — не быть соперниками ее мертвого мужа.
Вечером после работы она впервые пригласила меня к себе. Я знал подъезд и этаж, но ошибся дверью квартиры. Долго звонил в темноте, и никто мне не открывал, потом чиркнул спичкой и увидел записку: «Ключи у соседей». Я вдруг заметил, что слова написаны на нотной бумаге, и сразу понял, куда я стучусь. В памяти всплыли гаммы. Я повернулся и постучал в противоположную дверь.
Приемник «Неринга», мягкое кресло, торшер — все оказалось точно таким, как я представлял себе.
— Сейчас я тебе поймаю отличную музыку, Сеймур, — сказала она. — Вот ты пока слушай, а я сварю кофе.
Потом я ее целовал, обнимал, ласкал и чувствовал, как в ней мучительно и сладостно пробуждается женщина. За стеной уже совсем близко заиграли гаммы, потом вдруг она вырвалась из моих объятий, прислушиваясь к чему-то. Я знал и ждал, что вот через несколько мгновений услышу и я гул самолета. Но никакого самолета не было.
И тогда я понял, к чему она прислушивается. Она прислушивалась к телефону. Это было то самое время, когда звонил Он.
Он — это я.
И хотя я знал, что Он больше никогда не позвонит, я тоже в какой-то миг усомнился в этом, и тоже стал ждать, и мне даже захотелось чуда — чтобы телефон зазвонил.
Телефон молчал.