Если бы в бюллетене для голосования появился вопрос о превентивном истреблении педофилов, не сомневаюсь, что эта мера была бы одобрена подавляющим большинством. Полагаю, люди рассуждали бы так: поскольку педофилы суть зло, в интересах общества избавиться от них. Именно такой подход к половым девиациям бытовал в XVII веке в Новой Англии. Всем известно об охоте на ведьм в Сейлеме, но вы наверняка не слышали об охоте на “свинолюдей” в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. В те времена самыми страшными злодеями считались не педофилы (возраст вступления в брак в колониях составлял десять лет!), а мужчины-сообщники дьявола, оплодотворявшие домашний скот. Люди боялись, что появившееся в результате злонамеренное потомство проникнет во все уголки юной Америки и изгадит все созданное руками благочестивого народа. Поселенцы заимствовали эту странную идею у Фомы Аквинского, который назвал существо, рожденное животным от человека, продигием. Согласно Фоме Аквинскому, продигии могли появляться на свет также в результате секса с атеистами (известные извращенцы!), но в те времена в колониях было больше свиней, чем атеистов.
Неясно, были ли американцы, о которых я сейчас расскажу, зоофилами, то есть испытывали ли они к четвероногим животным более сильное влечение, нежели к двуногим. Может быть, животные стали для них суррогатами (как и для половины “выросших на фермах” мальчиков-подростков, судя по результатам исследования Альфреда Кинси 1948 года), а может, их вообще оговорили. Тем не менее некоторые современные ученые считают, что зоофилия является сексуальной ориентацией и наблюдается у 1 % населения планеты. Так же, как для не-зоофилов невозможно возбудиться при виде пениса клейдесдальского тяжеловоза или немецкой овчарки, перевернувшейся на спину, чтобы ей почесали брюхо, “истинным зоофилам” не так-то просто возбудиться от человеческого существа. Один из них (кстати, врач из пригорода) смог исполнить супружеский долг в первую брачную ночь, лишь закрыв глаза и представив, что его жена – лошадь. Как ни странно, брак долго не продержался.
Когда-то в Плимутской колонии зоофилия, очевидно, не была известной сексуальной ориентацией (опять же, психосексуальная концепция ориентации появилась лишь в конце XIX века). Массовая истерия достигла пика в 1642 году, когда состоялся суд над шестнадцатилетним Томасом Грейнджером. Перевозбужденного подростка обвинили в том, что он допускал непозволительные вольности по отношению к целому ряду животных, а именно – “кобыле, корове, двум козам, пяти овцам, двум телятам и индюшке”. Я понимаю, что упоминание индюшки немного отвлекает нас от сути дела (и лучше не будем вникать в подробности того, как можно заниматься сексом с огромной птицей с когтями), но удивительно вот что: обстоятельность, с которой суд его рассматривал. У этих благонамеренных господ не было сомнений, что мальчишку надо отправить на костер за вопиющее нарушение законов природы, но вопрос заключался в том, каких именно овец он осквернил и которых из них следует умертвить. Было необходимо внести полную ясность не только потому, что скот был ценным товаром, но и потому, что если бы казнили не ту овцу, существовал ужасный риск рождения блеющего монстра с копытами. Так что в ряд выставили всех жертв Грейнджера. Дрожащей рукой мальчик указал на пятерых желтоглазых жвачных, которые были объектами его тайной страсти. В протоколе сказано, что животных “убили в его присутствии согласно закону – Левит 20; и сам он после этого был казнен”.
Подозреваемым в скотоложестве приходилось иметь дело с высокоморальными судьями и усердными обвинителями. В 1642 году в Нью-Хейвене (неподалеку от того места, где сейчас кампус Йельского университета, и лишь несколько лет спустя после суда над Грейнджером) казнили Джорджа Спенсера, сервента, известного своим “богохульством, ложью, глумливостью и блудом”, по обвинению в том, что он совокуплялся с хозяйской свиньей. Спенсер клялся, что ничего такого он не делал, но, на его беду, у хавроньи случился выкидыш. Уродливый плод (“монстр”) слишком напоминал Джорджа: у него также был “всего один глаз, а второй – белесый и деформированный”. Эмбриологическое злоключение означало для Джорджа смертный приговор.
Другой горожанин, Томас Хогг, оказался в центре скандала, когда у соседской свиноматки родился уродливый мертвый поросенок “со светлой кожей и головой, как у Томаса Хогга”. (Пожалеем женщин Нью-Хейвена, которым мертворожденные поросята напоминали потенциальных женихов.) Обвинения против Хогга были настолько серьезны, что губернатор и его заместитель лично приволокли его к свинье, о которой шла речь, и приказали нежно погладить ее. Это было необходимо, чтобы оценить, хорошо ли знакомы эти двое. В протоколе записали: “Свинья сразу же стала проявлять признаки возбуждения, причем настолько, что излила семя”. Когда же Хогг с неохотой пощекотал соски у другой свиньи, та, напротив, не ответила ему взаимностью. По крайней мере, она не опустошила свой мочевой пузырь, как, по-видимому, сделала первая свинья. Принимая во внимание посредственное знание биологии обвинителями, первая свинья, похоже, просто выбрала неподходящее время, чтобы помочиться. Хогга казнили – как и Грейнджера и Спенсера.
Жестокие законы против скотоложцев завезли в Америку из христианской Европы, где в изобилии водились религиозные фанатики вроде Фомы Аквинского. Однако в XVIII веке в Европе произошло кое-что важное. Французского крестьянина Жака Феррона осудили за то, что он занимался сексом с ослицей. Эдвард П. Эванс писал в культовом труде “Уголовная ответственность и казнь животных” (1906), что у Феррона, несомненно, не было шансов, поскольку он совокуплялся с животным. Вскоре его в оковах вели на площадь, где для него готовили костер. Но главным отличием этого дела о скотоложестве от прежних стало то, что ослицу решили не казнить. Местные жители так любили ослицу, что затеяли ради нее отдельный процесс. Там свидетели подтвердили, что она никогда не проявляла склонности к промискуитету. Еще до суда ослице был выдано свидетельство, удостоверяющее ее репутацию. Документ был подписан приходским священником, и этого оказалось достаточно, чтобы убедить судебных чиновников оправдать животное – на том основании, что ее изнасиловали.
В наши дни процесс об изнасиловании ослицы выглядит абсурдно. Но он обозначил момент, когда люди подвергли сомнению резонность наказания, требуемого Библией. Они выбрали более рациональный путь, продемонстрировав, что и глубоко религиозное общество при рассмотрении сексуальной девиантности может оставить в стороне не имеющий отношения к делу вопрос о естественности и попытаться ответить на более важный с моральной точки зрения вопрос о вреде. Лично мне не кажется, что Феррона наказали справедливо: не было установлено, что ослица пострадала. Большинству (и мне тоже) не особенно приятно думать о мужчине с ослицей, тем более благочестивой, но любой, кто видел фаллос взрослого ишака (размером с небольшой мопед), несомненно, признает, что едва ли Феррон мог причинить физический вред означенной ослице. И если она не потеряла аппетит и не подверглась остракизму со стороны сородичей, вряд ли можно говорить о психологической травме. Тем не менее, поскольку Бог недвусмысленно предписал смерть любому существу, оскверненному человеческим семенем, по своей воле или против нее, то, что эту ослицу оставили в живых, означало, что причиненный ей (изнасилованием) вред был достаточно важен для этих людей, чтобы проигнорировать непомерно жестокий приказ Бога. Оказавшись перед дилеммой, люди задумались. И в этом заключается реальный моральный прогресс. (Конечно, человека сожгли заживо. Но первый шаг был сделан.)
Теперь, когда известно, что многие люди европейского происхождения имеют элементы ДНК неандертальцев, интересно предположить, кто из разжигателей костров былых времен сам был продигием. Я не заказывал секвенирование своего генома, а предки мои происходят из многих стран, но есть большая вероятность, что я и сам в этом смысле гибрид. (Вот видите, мое подростковое увлечение пещерным человеком было абсолютно “естественным”.) В любом случае, после того, как базовые биологические познания позволили пресечь паранойю, связанную с продигиями (вскоре после процесса по делу Феррона), христиане оставили практику принесения в жертву обвиняемых в сексе с животными.