– У меня нет денег, чтоб правильно питаться.
– Правильно питаться дешевле, чем неправильно. Я ем тоже, что и ты – только на полведра меньше.
В общем, в тот день мы поругались. И на следующий день тоже. И через день. А потом до меня дошло, что не всё в этом мире можно починить при помощи отвертки, изоленты и разумных доводов. Быть жирным, со всеми вытекающими отсюда последствиями – одышкой, перспективой одиночного заточения в квартире, неизбежной ранней смертью и невозможностью видеть свой член иначе чем в зеркало – личный и осознанный выбор свободного человека. И я либо принимаю Вандера таким, какой он есть – со всеми его лишними килограммами, либо иду лесом.
И я смирился, купив Вандеру, в знак примирения ведро куриных крыльев. Это было началом прекрасной дружбы. Мы работали вместе, не без ссор, конечно – мы ведь живые люди. Но в основном дружили. Вот и сейчас, наблюдая, как толстый, неуклюжий Вандер, вцепившись мертвой хваткой в перила, нащупывает невидимую из-за пуза ступеньку ногой, я испытал неожиданный прилив нежности.
Вандер хороший друг.
– Довыпендривался? Нам хана? – с ходу спросил он, доковыляв до качелек, сходу разгадав суть моего противолодочного маневра.
– А ты догадливый. Только не нам. А мне.
– Уф… не скрывая радости выдохнул Вандер, махнув рукой, – это ерунда. Я то уж думал, что-то страшное случилось.
– ??? – Только и смог выговорить я.
– А от тебя не убудет, – пояснил свою позицию Вандер. – С тобой постоянно какая-то ботва случается.
– В смысле? – выдавил я.
– Ну, вспомни, Алешенька, – Вандер отошел, и шумно выдохнув сел на скамейку. Помнишь ты, на выпускном, отбил подружку у сына военкома? Было такое?
– И что? – сделав личико кирпичом парировал я. – Это как шавермой отравиться. С каждым может случиться.
– Ничего ничего, Алешенька, – продолжил Вандер. – В результате тебя, тихого книжного мальчика в Чечню служить отправили.
– Но обошлось же, в итоге. Я выжил.
– Кончено выжил. 127 человек погибло, когда МИ-26 на взлете взорвался, а ты выжил.
– Я, между прочим, сухожилие на ноге повредил. Когда выпрыгивал. До сих пор под вечер хромать начинаю.
– … и именно поэтому ты не бросился прочь, от горящего вертолета по минному полю, как остальные погибшие, – продолжил Вандер, – а смиренно лежал, дожидаясь саперов.
– Там не только я выжил.
– Конечно конечно, – согласился Вандер, – и сколько ты потом еще служил?
– Ну, год, где-то, – огрызнулся я. Вспоминать год, проведенный в окопах, под непрекращающимся дождем, было не особенно приятно.
– И тебя там не то, что не ранило, но даже не поцарапало пулей.
– Не тяни резину, сразу скажи – куда клонишь, – возмущенно сказал я, – тысячи призывников в Чечне воевали. Многие выжили. Моя судьба не уникальна.
– Ты выжил при двух авиакатастрофах, теракте, пожаре, землетрясении, службе в армии, ударе молнии, конфликте с бандитами. Тебя брали в плен, в заложники, пытались принести в жертву, сбивали на дороге автомобилем, скидывали с моста и поезда. Сажали в тюрьму, на гауптвахту в СИЗО, зиндан и карцер. Ты заблудился в пещерах Нового Афона. Я ничего не упустил?
– Нападение сексуального маньяка в детстве и падение с воздушного шара, – вздохнул я.
Список был почти полон, если не считать всякие мелочи, вроде массовой драки в гей клубе, куда я на спор зашел в костюме Д’Артаньяна, чем вызвал нешуточное бурление говн, кончившееся сначала дракой против пятидесяти завсегдатаев, а потом забегом через половину города. Выжил я тогда только потому что на каблуках и драться и бегать неудобно.
– Ты собрал коллекцию неприятностей, большую чем у других десяти человек, взятых наугад – подытожил Вандер, – и из всех происшествий выходил без особых последствий.
– Это потому что у меня орган есть особо чувствительный. Чует грядущие неприятности. И я всегда успеваю, если не сбежать, то хотя-бы минимизировать последствия. Потому и выживаю. А еще я на этом органе сижу, – добавил я, после секундной паузы.
– А вы, на пару со своим особо чувствительным органом, не пробовали этих неприятностей избегать?
– Ну, даже не знаю, что сказать, – замялся я. – Жить без неприятностей мне было бы скучно.
– Вот! Вот! Видишь, – Вандер назидательно воздел похожий на сардельку палец, – мироздание любит тебя, Алешенька. Оно прислушивается к тебе.
– Ах, если бы, – вздохнул я. – Если бы мироздание любило бы меня, я был бы миллионером… – было начал я, а потом понял, что быть миллионером мне как то не особо охота, и поправился, – у меня была бы девушка, Вандер!