– Думаешь, ты безумен?! – слышу четкий и спокойный голос.
Лампочка на люстре мерцает и с хлопком разлетается на мелкие части. Зажимаю в кулаке кулончик – подарок сына.
– Паук! Да, сын, я знаю, – тихо произношу сам себе и прикрываю глаза.
Господь меня вряд ли слышит. Но, если честно, мне плевать на это. Я устал. Устал от того, что не понимаю, от того, что я творю, и от того, что происходит вокруг меня. А самое главное, я устал от этой жуткой головной боли, которая все чаще посещает меня и все изощреннее мучает.
– Знаешь, первым признаком сумасшествия является отсутствие контроля над эмоциями. Ты же, напротив, очень хорошо научился их сдерживать. Так что к тебе это не относится. Правда, в твоем сознании перемешаны внешний и внутренний миры, а восприятие реальности нарушено. Вот как ты думаешь, я существую?
Открываю глаза и поднимаю взгляд. Солдат сидит на стуле, понурив голову, и, уперев меч в пол, вращает острие так, что с каждым поворотом оно неприятно скрипит и все глубже впивается в ламинат.
– Так как, я существую? – равнодушно и как-то совсем тихо спрашивает он, не обращая на меня никакого внимания. Затем поднимает голову и некоторое время разглядывает меня, словно я насекомое или чудной зверек. – Он не оставит тебя в покое, пока не подчинит себе. Ему нужны такие, как ты, как я. Хотя, если подумать, то я – это и есть ты. Все начинается с благой идеи. Ты думаешь, что поступаешь правильно: в этом и есть вся его хитрость. Знаешь, скольких я убил за свою жизнь?
– Я безумен, – произношу я и снова закрываю глаза. – Нужно покончить с этим.
– Не смеши самого себя! Этот мир без таких, как мы, будет скучным. Сам посуди: никакого разнообразия. Ты ведь так хочешь остановить Санитара, не так ли? Но разве, убив себя, ты его остановишь? Запомни, Максим: у Бога должен быть свой дьявол, чтобы бороться с тем, на что Господь сам закрывает глаза. И сейчас этот дьявол – ты.
– Это все гипоксия. Сейчас все пройдет. Пройдет…
Открываю глаза. Все тихо. По телу бегут мурашки, кулончик впился в ладонь так сильно, что впору его выковыривать из кожи. Я сижу на полу в одиночестве в темной комнате, и никого, кроме меня, тут больше нет. Петр, Петр. Где ты, когда ты так нужен?
Поднимаюсь и подхожу к столу. Около него стоит стул, на котором сидел плод моей больной фантазии. Достаю сигарету и закуриваю, опускаюсь на корточки, вожу зажигалкой, освещая пол. Наверное, сейчас моя физиономия выглядит пугающе. Провожу рукой по напольному покрытию и замираю в том месте, где осталась глубокая канавка от острия клинка. А может она тут и была? Нет, я точно сошел с ума. Точно. Мне нужен свежий воздух. Выскакиваю на улицу и втягиваю в легкие прохладу ночи. Мощеная дорожка будто окружена озером – так интересно смотрится крашеная в голубой цвет мраморная крошка. Калитка хлопает от ветра. Наверное, я забыл ее закрыть, приходится это исправить. Возвращаюсь в дом, слышу еле различимые крики из погреба. Славик, видимо, снова очнулся и опять принялся орать, взывая к милосердию. Что же, придется его разочаровать. Проходя мимо кухни, мельком останавливаю свой взгляд на люстре, на секунду представив себе, как бы я смотрелся, болтаясь вместо нее посреди комнаты. Эта идея мне понравилась. Но пока рано. Пока я беру полотенце и заранее подготовленную канистру с водой. Спускаюсь вниз по лестнице, крики становятся четче и громче. Включаю свет, и мой пленник в ужасе кидается в сторону, словно затравленный зверь. Хотя почему «словно»? Он и есть затравленный зверь, и в его случае о смерти можно только мечтать. Его руки связаны за спиной, а на шею надет ошейник. Такой выродок, как он, должен сидеть на цепи. Он должен страдать точно так же, как страдали те, кого он мучил. Его вид жалок, он уже не похож на того парня, которого я увидел в первый раз, за которым я следил столько времени. Все куда-то испарилось: и спесь, и хамство, и самолюбование, и чувство безнаказанности. Вот и сейчас он видит меня с полотенцем и водой и понимает одно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Опять начинается нытье про «не нужно» и «не надо», слезы и мольбы о пощаде. Подхожу к магнитофону и делаю музыку погромче. Включаю видеокамеру. Его родители должны будут получать регулярные посылки от меня после того, как я покончу со своим зверем. То, что я творю, омерзительно, и я это понимаю. Но не омерзительнее того, что творят такие, как Славик и его предки, как те, кого я убиваю… Разница между нами в том, что для них это привычный образ жизни, они не считают свои поступки предосудительными. Что же, должны и они почувствовать все на своей шкуре. Иначе для чего Бог оставил меня в живых? От последней мысли я впадаю в ступор. А ведь мой зверь был прав: Богу и впрямь нужен дьявол. Делаю музыку еще громче.