– Да, все со мной в этой сумке. А может, еще и остальное подкинуть, ну, про… – он хитро щурится.
– Нет, больше ничего. Пускай все будет так, как мы и договорились. Его замучила совесть, и он застрелился. Никто не станет это расследовать, ты же знаешь. Коррумпированный полицейский всем как кость в горле: слишком портит репутацию.
– А что с Громовым?
– А что с ним не так?
– Ну как же?
– Пропал человек. Бывает такое. Поищут, поищут, да спишут в утиль. Тебе ли не знать, – усмехаюсь я.
– А ты?
– Меня ты больше не увидишь, Сашок. И даже не пытайся найти. Я умер еще тогда, вместе с Кристиной и детьми. Не дай Бог, кто-нибудь что-нибудь узнает. Еще не хватало, чтобы ты от этого пострадал. Ты и так слишком многое сделал для меня.
– Для вас всех, – спокойно уточняет он и протягивает руку. – Тогда пока?
– Прощай. И спасибо за все. Не отклоняйся от плана!
Выхожу на улицу, накидываю капюшон и залезаю в машину. Черный ворон тяжело взмахивает крыльями и садится впереди на сухое дерево, смотрит на меня.
– Встретиться, говоришь, – усмехаюсь я и поворачиваю ключ в замке зажигания.
Фролова Елизавета Викторовна подходит к ноутбуку, сжимая в руке флэшку. Двадцать минут назад почтальон доставил ей странное послание. На клочке бумаги написано: «Мама, мне плохо. Спаси меня. Я страдаю за то, что ты сделала». Внизу подпись – «Санитар».
Она дрожащей рукой включает компьютер, вставляет в разъем носитель, запускает программу. Женщина минут пять смотрит запись с каменным выражением лица, затем безмолвно поднимается и, сделав два шага, падает в обморок.
Глава XLIV
Не все то золото, что блестит.
Русская поговорка
Тучи наливаются свинцом и опускаются все ниже, начинает моросить дождь. Автомобиль шуршит шинами по мокрому асфальту, иногда въезжает в лужи, поднимая из-под колес фонтаны брызг. Люди, сгорбившись, куда-то бредут – каждый по своим делам. Все вокруг словно череда кадров черно-белого кино. Чем ближе я подъезжаю к кабаку, тем больше хмурится погода и тем беспокойнее становится у меня на душе. Машина тормозит. Порыв ветра поднимает с земли нечто черное, похожее на так хорошо знакомого мне ворона. Нет, всего лишь полиэтиленовый пакет. Сижу и похрустываю пальцами. А так ли уж мне нужно встречаться с этой странной девицей и с ее крылатым приятелем? Что-то подсказывает, что нужно, а что-то, напротив, шепчет: «Беги!». Я гляжу в зеркало заднего вида: на пассажирском сидении расположились рядышком Петр и мой зверь.
– Одумайся, – говорит первый.
Римлянин усмехается, подается вперед и склоняется над моим ухом.
– Сам подумай, где был этот проповедник, когда он был тебе нужен? А я был с тобой всегда.
– А ведь он прав, Петр, – перевожу взгляд на священника. – Почему ты оставил меня в трудный момент?
Петр пытается что-то возразить, но легионер лишь взмахивает рукой, словно стирает его, и Петр растворяется.
– Слабым доверять нельзя, Максим. Слабые предают. Я был с тобой все время, я помогал тебе все эти годы. Разве я пичкал тебя при этом какими-то нравоучениями? А он? Ты вспомни: когда ему было нужно, он был не так уж и добр к людям. Пойдем, нас уже ждут. Пойдем.
Вода стекает ручьями по лобовому стеклу, дождь усиливается. Серые оттенки, окрасившие город, становятся еще более мрачными и угрюмыми.
– Пойдем, Максим.
– А может, это ты прикидывался Петром, когда тебе это было нужно?
– Брось. Разве я могу?
Я смотрю на этого мрачного война и в глубине души понимаю, что может. Мои фантазии всесильны: я их не контролирую, это они контролируют меня. Мне нужен был повод, и я получал его, и неважно, кто мне его предоставлял – Петр или этот римлянин. Они оба служили мне, когда мне это было выгодно. В зависимости от ситуации плохой превращался в доброго и наоборот. Они подыгрывали мне, а я им. Странно получается. Интересно, а кто тогда более реален? Они или я? А может, и вовсе нас всех троих не существует? Обильный дождь барабанит по железному кузову автомобиля.
– Пойдем, Максим.
А он прав. Идти нужно, хотя и не хочется. Выхожу из автомобиля, забегаю под навес. У входа стоит толстяк. Он льстиво улыбается мне, забавно щуря маленькие свинячьи глазки. Когда я подхожу ближе, он с поклоном открывает передо мной дверь.